«Как бы я желал уметь сказать все, что я чувствую о Достоевском. <…> Я нико-гда не видел этого человека и никогда не имел прямых отноше-ний с ним, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий, дорогой, нужный мне человек. Я был литератор, и литераторы все тщеславны, завист-ливы, я по крайней мере такой литератор. И никогда мне в голову не приходи-ло меряться с ним — никогда. Все, что он делал (хорошее, настоящее, что он делал), было такое, что чем больше он сделает, тем мне лучше. Искусство вызы--вает во мне зависть, ум тоже, но дело сердца только радость. Я его так и счи--тал своим дру-гом и иначе не думал, как то, что мы увидимся, и что те-перь только не пришлось, но что это мое. И вдруг за обедом — я один обедал, опоз-дал — читаю: умер. Опора какая-то отскочила от меня. Я растерялся, а по-том стало ясно, как он мне был дорог, и я плакал и теперь плачу».
Это письмо Толстой отправил своему другу и многолетнему корреспонденту философу Николаю Страхову сразу, как только узнал о смерти Достоевского. Письмо носит характер исповеди, написано в 1881 году, то есть как раз в то вре-мя, когда Толстой чувствовал себя особенно одиноким на своем новом пути. Че--ловека, которого он никогда не видел, с которым нередко расходился во взгля--дах и эстетических вкусах, он называет своим другом, самым-самым близким, дорогим, нужным («это мое»), опорой, которая «вдруг отскочила». Присутствие Достоевского в мире Толстого было очень важным, необходимым, по ощущению Толстого. С уходом Достоевского что-то существенно изменя-лось. Почему?
Оба великих русских писателя были современниками, но при этом никогда не встречались и не обменялись ни одной строчкой в письмах. Кроме того, они были очень разными людьми и очень по-разному смотрели на мир. Именно поэтому по отношению к ним я употребил специальный термин — «невстреча».
Говоря о невстречах Толстого и Достоевского, я имею в виду идейные встре-чи — пересе-чения на перекрестках мыслей, чувства, интуиции, истории, когда по каким-то важным обстоятельствам, связанным с особенностями психо-духовной консти-туции, Толстой и Достоевский расходятся в разные стороны. Или, еще более формально, это встречи их текстов и встречи в их текстах, когда они либо прямо гово-рят друг о друге, либо говорят о чем-то важном для обоих, то есть обсуждают, по сути, одни и те же вопросы, но уже не обяза-тельно при этом упоминая друг о друге. Эти пересечения всегда показывают, насколько по-разному эти два человека смотрели на жизнь и веру. И оказы-вается, что таких идейных не-встреч в их жизни было достаточно много, но только один раз Толстой и Достоевский имели реальную физиче-скую возможность встретиться друг с другом.
10 марта 1878 года они оба присутствовали на публичной лекции молодого магистра философии, доцента Московского университета, в будущем отца русской религиозной философии Владимира Соловьева. Санкт-петербургские лекции Соловьева, прочитанные по поручению Общества любителей духовного просвещения, начались с Великого поста в январе 1878 года и составили знаме-нитый цикл «Чтений о богочеловечестве». Писатели даже не подозревали, что они оба одновременно находятся в лекци-он-ном зале. Причем Достоевский при-сутствовал на лекции с женой Анной Григорьевной. В этом же зале находился человек, который был знаком и с Тол-стым, и с Соловьевым, и с Достоевским, — это был упоминавшийся Николай Страхов. Но по какой-то загадочной причи-не, до сих пор до конца не выяснен-ной, он не счел нужным познакомить двух писателей. Теперь существует целая научная литература по вопросу, почему же все-таки Страхов этого не сделал.
Ситуация действительно сложилась совершенно парадоксальная: два великих русских писателя не смогли познакомиться друг с другом, при этом каждый из них в отдельности был прекрасно знаком со многими другими современни-ка-ми — с Тургеневым, Гончаровым, Некрасовым, Островским. Видимо, здесь име--ло значение некое особое обстоятельство. Дело в том, что Николай Стра-хов — человек сложный, мнительный и завистливый — понимал свое собствен-ное значение в передаче всему миру той или иной информации о Толстом и До-сто-евском и не хотел эту позицию друга, наперсника (в первую очередь для Толстого) и корреспондента терять. Ибо знакомство и дружба с Толстым — «немалый моральный капитал» Цит. по: Игорь Волгин. «Последний год До-стоевского: исторические записки». М., 1991. .
Возможно, впрочем, как полагает литературовед Игорь Волгин, что этой встре-чи не хотел и Толстой. В период обострения своих религиозных ис-ка-ний граф не боялся встречаться с известными старцами, богословами и цер-ковными дея-телями. И, более того, не только не боялся, но и сознательно искал этих кон-так-тов. Но именно встречи с Достоевским, человеком того же духов-ного масштаба и измерения, Толстой мог не желать и даже почему-то опаса-ться.
К сожалению, в тот момент и сразу после него оба писателя даже не знали, что находятся в одном помещении. Много позже, уже после смерти Достоевского, когда его вдова единственный раз в жизни лично беседовала с Толстым и со-общила ему о своем присутствии на этой лекции вместе с мужем, граф очень расстроился и произнес многозначительную фразу: «Как мне жаль! Достоев-ский был для меня дорогой человек и, может быть, единственный, которого я мог бы спросить о многом и который бы мне на многое мог ответить». Об этом пишет Анна Григорьевна Достоевская в своих воспоминаниях.
Я хотел бы обратить внимание еще на одну очень важную невстречу. Двоюрод-ная тетка Толстого, графиня и фрейлина Александра Андреевна Толстая, позна-комившись с Достоевским незадолго до его смерти, признавалась в своих вос-поминаниях, что «часто спрашивала себя, удалось ли бы Достоев-скому повли-ять на Толстого». Мы можем сколько угодно гадать на эту тему, но доподлинно известно, что за 17 дней до смерти Достоевского, а имен-но 11 января 1881 года, Александра Андреевна Толстая передала последнему одно из писем, получен-ных ею от Толстого. Прочитав его, Достоевский схва-тился за голову и восклик-нул: «Не то, не то!»
Но что именно «не то»? Текст, который видел и читал Достоевский, — это письмо Толстого тетушке от 2 или 3 февраля 1880 года. В этом письме Толстой заявляет, что не может верить в то, что представляется ему ложью, и не только не может, но и уверен, что в это верить нельзя. Что «бабушка» (так в шутку писатель называл фрейлину, которая была на 11 лет его старше) верит «с нату-ги», то есть заставляет себя верить в то, что не нужно ни ее душе, ни отноше-ни-ям этой души с Богом. Такое насилие над душой и совестью есть кощунство и служение князю мира сего. В этом же самом письме Толстой провозглашает, что вера в Воскресение, Богородицу, искупление есть для него также кощун-ство и ложь, творимые для земных целей.
Интересно, что Толстой указывает на невозможность для мужчин с образова-нием «бабушки» верить в такие истины. В финале письма Толстой призывает «бабушку» проверить, крепок ли тот лед, на котором она стоит, и говорит ей: «Прощайте!» Сам писатель «чуть-чуть со вчерашнего дня» открыл для себя эту новую веру, но вся его жизнь с этого момента переменилась: «Все переверну-лось, и все стоявшее прежде вверх ногами стало вверх головами». Конечно, для Достоевского это открытие Толстого не могло быть чем-то близ-ким и срод-ным. Он планировал отвечать Толстому, но, к сожалению для нас всех, не смог из-за скоропостижной смерти реализовать свой замысел.
Очень интересный комментарий к реакции Достоевского, вот к этому «Не то, не то!» на письмо Толстого, Александра Андреевна дает в своем письме, более позд-нем, жене писателя Софье Андреевне Толстой. Сравнивая Толстого и Достоев-ского, «бабушка» отмечает, что оба горели любовью к людям, но последний, то есть Достоевский, цитирую, «как-то шире, без рамки, без материальных подробностей и всех тех мелочей, которые у Лёвочки стояли на первом плане. А когда Достоевский говорил про Христа, то чувствовалось то настоящее брат-ство, которое соединяет нас всех в одном Спасителе. Нельзя забыть выражение его лица, ни слов его. И мне сделалось тогда так понятно то громадное влия-ние, которое он имел на всех без различия, даже и на тех, которые не могли понять его вполне. Он ни у кого ничего не отнимал, но дух его правды оживлял всех».
Говоря о Толстом и Достоевском, всегда поражаешься тому, как по-разному сло-жились их биографии. Оба будущих писателя были представителями одно-го поколения: Достоевский родился в 1821 году, а Толстой — в 1828-м. И оба они дворяне. Но насколько разные: Толстой был самым именитым русским литератором и состоял в родстве с известнейшими дворянскими фамилиями России. Почти все предки Толстого принадлежали к поместному дворянству и прошли через «государеву службу». Примечательно, что среди его дальних родственников числятся не только известные Толстые (художник и медальер Федор Толстой, поэт Алексей Константинович Толстой, министр внутренних дел Дмитрий Андреевич Толстой), но также среди его предков — Александр Сергеевич Пушкин (по линии матери родная сестра прабабушки поэта дово-дит-ся прапрабабкой писателю), а также родственниками Толстого были Федор Тютчев, Александр Одоевский, философ Петр Чаадаев, декабристы Волконский и Трубецкой, канцлер Горчаков и, в общем, многие другие.
Достоевский не может похвастать такой биографией и родней. Он всю жизнь, в отличие от Толстого, испытывал большую нужду. Причем если Толстой кар-точные долги мог довольно легко отдавать с помощью своих помещичьих до-ходов, то у Достоевского таких доходов не было и он, также имея склонность к острым игровым ощущениям, вынужден был впоследствии за это расплачи-ваться горько, жить просто в долг, забирая в издательствах деньги вперед под ненаписанные сочинения.
Оба писателя в середине 50-х годов находились в довольно трудных жизнен-ных обстоятельствах. Но если Толстой в Крыму на войне имел возможность заниматься литературой, вести дневник, стал, по отзывам современников, храбрым офицером, то Достоевский, лишенный всех прав состояния, на катор-ге и в ссылке в Сибири должен был фактически начинать жизнь заново, имея возможность читать только одну книгу, и этой книгой было Евангелие.
И так во всем — или почти во всем. Если один богат, то другой беден. Если один получает баснословные гонорары, то другой пишет ради куска хлеба. Если один буквально боготворит Руссо и почитает его за призыв возвратиться к ес-те-ственному состоянию человечества, то другой к Руссо относится очень кри-тично и равнодушно. И наоборот, в жизни Толстого Вольтер не сыграл значи-тельной роли, а для Достоевского это очень важный автор, влияние которо-го, например, очень хорошо прослеживается в скептицизме Ивана Карамазова. Если один становится всемирно известным писателем сразу после выхода «Ан-ны Карениной», то второму долго придется доказывать свою гениаль-ность. В середине 1850-х годов и тот и другой создают два крайне примечатель-ных документа. Это своеобразные «символы веры», то есть тексты, отражаю-щие их религиозные представления. Хотя тексты эти созданы достаточно мо-ло-дыми людьми, они имеют огромное значение для понимания их мировоз-зрения.
Вот «символ» Толстого, датируемый 1855 годом:
«Вчера разговор о божествен-ном и вере навел меня на великую громад-ную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвя-тить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очи-щен-ной от веры и таин-ственности, религии практической, не обещающей будущее блажен-ство, но дающей блаженство на земле. Привести эту мысль в исполне-ние я понимаю, что могут только поколения, сознательно работаю-щие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему, и когда-нибудь фанатизм или разум приведут ее в исполнение. Дей-ствовать сознательно к соединению людей с религией — вот основание мысли, которая, надеюсь, увлечет меня».
А вот как выглядит «символ» Достоевского. Он был сформулирован в письме, отправленном Наталье Дмитриевне Фонвизиной из Омска, где Достоевский в тот момент отбывал ссылку. Наталья Фонвизина — жена декабриста Михаила Фонвизина, последовавшая в ссылку за мужем в Сибирь в 1828 году. Знаком-ство с женами декабристов очень поддержало Достоевского по пути на каторгу. В январе 1850 года Наталья Дмитриевна подарила Достоевскому единственную книгу, которую, как я говорил, он, в соответствии со строгими правилами со-держания в заключении, сможет читать, — это Евангелие. И вот в письме 1854 года Достоевский, вспоминая этот эпизод, попутно формулирует свое понима-ние веры в Христа:
«Я слышал от многих, что Вы очень религиозны, Н<аталия> Д<ми-триев-на>. Не потому, что Вы религиозны, но потому, что сам пережил и про-чувствовал это, скажу вам, что в такие минуты жаждешь, как „тра-ва иссохшая“, веры, и находишь ее, собственно, потому, что в несчастье яснеет истина. Я скажу Вам про себя, что я — дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, кото-рая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершен-но спокоен. В эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для ме-ня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ниче-го прекраснее, глубже, симпа<ти>чнее, разумнее, мужественнее, совер-шен-нее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».
Попытаемся сопоставить эти два текста, которые, как я сказал, появились прак-тически в одно и то же время. Возникает впечатление, что оба писате-ля в первой половине 1850-х годов шли в одном направлении, искали отправной точки, фундамента веры. И оба пережили при этом глубокий мировоззренче-ский, религиозный кризис. И для обоих фундаментом новой жизни стал Христос.
Что же общего и разного было у писателей в восприятии Христа? Общее, я бы сказал, это печать гуманистического понимания его образа, выделение и под-черкивание в нем человеческого измерения. Ницше скоро скажет свое знаме-ни-тое «слишком человеческое» «Человеческое, слишком человече-ское. Кни-га для свободных умов» — работа Ницше, опуб-ликованная в 1878 году. . Толстой пишет об этом прямо, стремясь осво-бодить этот образ от всего, что противоречит его собственным представле-ниям и представлениям его учителей — просветителей XVIII века. В «символах» писа-теля, созданных уже в ранней молодости, противопоставление того Хри-ста, которого хочет знать Толстой, тому Христу, которого он знать не хочет и не может, выражено совершенно определенно. А вот у Достоевского, с моей точки зрения, этого противопоставления нет. Есть только Христос, которого он хочет любить. И им любоваться. Но и он подчеркивает в своем видении Христа только человеческие качества, обратите внимание: «прекрасное», «глу-бокое», «симпатичное», «разумное», «мужественное», «совершенное». Это тоже пока еще «слишком человеческое». Пожалуй, только красота здесь стоит неско-лько особняком: для Достоевского всю жизнь это понятие значило гораздо бо-льше, чем только эстетическую категорию. Так вот, образ Христа — это пробле-ма, которая является одной из центральных в творчестве Достоевского, и в та-ком виде она почти не существовала для Толстого.
Поразительно, но очень часто те или иные формулировки Достоевского факти-чески были ответом на вопрошания Толстого, которые Достоевскому просто не могли быть известны. Я напомню, что Достоевский скончался в 1881 году, то есть в момент именно религиозного кризиса Толстого. После этого Толстой прожил еще 30 лет. Вся жизнь Достоевского проходит в размышлениях над во-просом, который был так актуален и для Толстого: «Возможно ли веровать?», «Возможно ли серьезно и вправду веровать?», «Можно ли веровать, быв циви-лизованным, то есть европейцем, то есть веровать безусловно в божествен-ность Сына Божьего Иисуса Христа?» (ибо вся вера только в том и состоит). И наконец, еще одна формулировка: «Можно ли веровать во все то, во что пра-во-славие велит веровать?» И все эти формулировки берутся из подготовитель-ных материалов к роману Достоевского «Бесы». В одном из своих писем Досто-евский говорит, что самый главный для него вопрос — как заставить интелли-генцию согласиться с христианством: «Попробуйте заговорить — или съедят, или сочтут за изменника».
Совершенно справедливо русский литературный критик и богослов, профессор парижского Свято-Сергиевского православного богословского института Кон-стантин Мочульский указывает:
«С беспощадной логикой намечается трагиче-ская дилемма — или ве-рить, или „все сжечь“. Во всей мировой литературе во-прос о возможно-сти веры для цивилизованного человека XIX века не ставился с такой бесстрашной откровенностью, как в этом черновике к „Бесам“. Спасе-ние России, спасение мира, судьба всего человечества в одном этом вопросе: веруеши ли?»
Итак, уже в ранних «символах» двух писателей заложено важное различие. Толстой со своим, можно так выразиться, панморалистическим отношением к жизни и действительности хочет слышать Христа, для него главным является вероучение, выраженное в Нагорной проповеди. Этим учением Толстой спосо-бен восхищаться и вдохновляться. Для Толстого Христос — только учитель, пусть и великий учитель. Это этический критерий, но он не хочет — скорее не может — видеть Христа. Для Достоевского главное здесь — не слышать, а именно видеть. Эстетический критерий является определяющим. В первую очередь важно не учение Христа, а сам лик Христов, неразрывно связанный с красотой. Красота лика Христова является, как скажет Достоев-ский несколько позже, страшной силой, спасающей мир. Спасающей, конечно, и учением, и заповедями.
Уже в XX веке, после первых ужасов и зверств большевистской революции, рус-ский философ Николай Бердяев напишет, что моралистический нигилизм Тол-стого явился для России глобальным несчастьем, наваждением, соблазни-тель-ной ложью, противоядием против которой должны были стать «пророче-ские прозрения Достоевского». Даже из этого короткого анализа видно, что просве-щенческий гуманизм Толстого и Достоевского имеет общие корни, но разные плоды. Можно сказать, что это противопоставление этического и эс-тетическо-го гуманизма.
Важно и другое. «Символ» Толстого невероятно жестко очерчен и замкнут. Ка-жется, что это окончательная чеканная формулировка, в которой никто не мо-жет измениться, к тому же ориентированная на чужое восприятие («чело-вече-ство»). Наоборот, «символ» Достоевского открыт для движения, динамики, творческого переосмысления и, что очень важно, для обогащения своего мале-нького и несовершенного опыта чем-то принципиально и абсолютно отлич-ным от него. Но легко заметить, что и для Достоевского оппозиция «Христос — истина», так емко сформулированная в письме к Наталье Фонвизиной, пред-став--ляет огромную проблему. Впоследствии он много раз будет возвращаться в сво-ем творчестве к этому сюжету. Я думаю, эта оппозиция была главным камнем преткновения и соблазна для всех образованных современников двух писателей, для всех тех, кто искал веры. Беспощадная война, которую секуляр-ный мир, эксплуатируя знание, науку и рациональность как фундаментальный жизненный принцип, объявил Евангелию, Христу и Церкви, — вот эта война была вызовом для всех, кому было суждено родиться в XIX веке.
Теперь я хотел бы немного сказать о разных методах — методах Толстого и До-сто-евского. Вот это различие их методов является, с моей точки зрения, доста-точно яркой иллюстрацией сказанного выше, причем это различие в методах и творческих, и, можно сказать, духовных. Здесь слово «метод» я употребляю в очень широком смысле: это и художественный метод, и духовные установки, и всё, что с этим связано.
Метод Толстого — это выявление «инстинкта Божества» в живых существах. Что это такое — видно из следующей цитаты, то есть из записи, сделанной Толстым в дневнике в 1865 году:
«Вчера увидал в снегу на непродав-ленном следу человека продавленный след собаки. Зачем у ней точка опоры мала? Чтобы она съела зайцев не всех, а ровно сколько нужно. Это премудрость Бога. Но это не пре-муд-рость, не ум, это инстинкт Божества. Этот инстинкт есть в нас».
Итак, что нам хочет сказать Толстой? В каждом человеке есть врожден-ный инстинкт, который, в частности, дает ему представление о Боге. Но не то-ль-ко о Боге. Например, полководцу Кутузову в романе «Война и мир» этот инстинкт дает способ не нарушать естественного хода событий и дождаться, так сказать, естественного конца, когда враг, то есть французы, Наполеон, будет повержен не с помощью каких-то особых военных ухищрений и стратегических планов, а просто потому, что такова логика войны. Этот ин-стинкт так же естественен, как нюх собаки или полет пчелы в поиске пыльцы.
Теперь мы понимаем, почему Дмитрий Мережковский назвал Толстого «тайно-видцем плоти». Дело в том, что для Толстого в этом земном мире нет тайн. Он знает, о чем думает лошадь, как ступает по снегу собака, куда и зачем лета-ют пчелы, на сколько именно цветков они должны сесть. Но важно, что это всегда земная перспектива, это всегда духовная горизонталь. Мысль Толстого, как правило, никогда не поднимается в заоблачные дали, не стремится к горне-му, Толстого не интересуют вопросы о бессмертии души, о воскресении. Мысль Толстого привязана именно к земле. И тот же Мережковский назвал Достоев-ского «тайновидцем духа». Почему? Потому что, по мысли Достоев-ского, чело-веческая природа сокрикосновенна мирам иным. «Миры иные» — это выраже-ние старца Зосимы из последнего романа Достоевского «Братья Карамазовы». Что это такое — миры иные? Старец Зосима говорит о том, что человеческое «я» не укладывается в земной порядок вещей, а ищет чего-то другого, кроме земли, «чему тоже принадлежит оно». На земле есть только одна высшая идея — идея бессмертия человеческой души. Все остальные чело-веческие высшие идеи вытекают из этой. Если эта идея так значительна для человека, для его бытия, то бессмертие есть нормальное состояние человека и всего человечества. Бессмертие души человеческой, с точки зрения Достоев-ского, существует несомненно. Именно поэтому сам Достоевский определял суть своего метода (причем художественного метода и духов-ного) следующим выражением: «реализм в высшем смысле». Это очень важная формулировка. Что она означает? Дело в том, что сам по себе метод реализма, конечно, был очень распространен в XIX веке и далее; реализм — это попытка изобразить действительность так, как она нам представляется, со все-ми ее хитроспле-те-ниями, со всей грязью и так далее и тому подобное.
Так вот, Достоевский утверждает, что в этом смысле реализм не изображает действительность, он просто ее копирует. Потому что за этой подкладкой, которую мы видим и которая проступает в писателях, в трудах писателей, присутствует некоторая религиозная подос-нова, можно сказать евангельская подоснова. Метод Достоевского заключается в том, чтобы вскрыть эту еван-гельскую подоснову. Именно поэтому в романах Достоевского очень часто некий евангельский эпизод является ключевым. Например, в романе «Пре-ступление и наказание» переломным моментом явля-ется чтение Соней Мар-меладовой Раскольникову повествования о воскрешении Лазаря. Я напомню, что воскрешение Лазаря — это один из главных, ключевых эпизодов Евангелия от Иоанна, четвертого Евангелия, в котором говорится о том, что Христос вос-крешает четверодневного мертвеца, то есть по всем зако-нам человеческой жиз-ни и логики человеческой этот человек воскреснуть уже никак не может. А вот Христос его воскрешает, и воскрешение Лазаря стано-вится прообразом воскре-сения самого Христа. А в романе «Братья Карамазо-вы» таким очень важным для понимания фабулы романа и замысла Достоев-ского эпизодом является глава «Кана Галилейская». Кана Галилейская — тоже эпизод, взятый из Еванге-лия от Иоанна, из второй главы, где говорится, что Христос совершает свое первое чудо: он превращает простую воду в очень вкусное вино. И это чудо, во-первых, первое чудо, совершенное Христом, — так, как его описывает еван-гелист Иоанн. А во-вторых, это тоже очень важный с точки зрения логики Евангелия прообраз. Это прообраз страданий Спасителя, указание на его кровь, которая станет искупительной для всего человечества, и также это указание на будущее причащение, на таинство евхаристии. Оба этих отрывка — и вос-крешение Лазаря, и Кана Галилейская — очень мистиче-ские эпизоды. Достоев-ский говорит о том, что реализм в высшем смысле — это вскрытие этой еван-гельской мысли в действительной жизни.
Выдающийся русский богослов и философ XX века Сергей Булгаков, впоследст-вии протоиерей Сергий Булгаков, отметил как-то, что оба писателя, посещая Оптину пустынь, у самого известного оптинского старца Амвросия видели, в сущности, одно и то же: они оба видели толпу людей, которая приходила со всей России. Но один из них, а именно Толстой, нарисовал картину мрач-ную, грустную, холодную, без любви и сострадания и в чем-то безнадежную. Ну, например, главный герой повести Толстого «Отец Сергий», священник, совершает тяжелый грех и оставляет свое служение. А Достоевский рисует картину светлую, радостную, в чем-то даже веселую. Здесь я имею в виду главу «Верующие бабы» в романе «Братья Карамазовы». В этом романе старец Ам-вро-сий Оптинский стал одним из прототипов как раз отца Зосимы. Но, без-условно, оба писателя были причастны к тайне Божьего мира. Потому и вос-клицал Достоевский «Не то, не то!», что вместе с Толстым искал, а где же то . Потому и плакал Толстой о смерти Достоевского, столь дорогого ему человека.
Я хочу закончить лекцию словами замечательного русского философа Василия Розанова, которые он сказал о трех гигантах XIX века — Толстом, Достоевском и Леонтьеве Константин Леонтьев (1831—1891) — русский мыслитель, писатель; автор трактата «Визан-тизм и славянство», статей «О романах графа Толстого», «Достоевский о русском дворян-стве». С 1880 года жил в Опти-ной пустыни, где встречался с Тол-стым. В конце жизни принял монашеский постриг. . Процитирую этот отрывок из одной из статей Розанова:
1. Достоевский считал себя некрасивым, похожим на квазимодо, его такие черты характера, как вспыльчивость, раздражительность, обидчивость, ревность мешали ему в налаживании хороших отношений с женщинами. Ему нужна была такая, которая никогда бы ни в чем ему не перечила, говорила “хорошо”, “да, милый”, “ты всегда прав, любимый”, “ты самый замечательный”, то есть должна боготворить его, несмотря на его странности, грубости.«…с До-стоевским и с Толстым Леонтьев разошелся, как угрюмый и не при-знанный брат их, брат чистого сердца и великого ума. Но он именно из их категории. Так Кук открыл Австралию, Колумб — Амери-ку, и хотя они плыли по румбу разных показаний компаса, однако исто-рия обоих их описывает в той же гла-ве: „великие мореплаватели“. Сущ-ность этого „великого мореплавания“ заклю-чается в погружении в ум-ственный океан, в отдаче всего себя, до последних фибр, до злоключе-ний, до опасности и личного несчастья, — диковинкам его глубин и от-даленностей. Все три они, и Достоевский, и Толстой, и Леонтьев, не лю-били берега, скучали на берегу. Берег — это мы, наша действительность, „Вронские“».
Несмотря на все это Достоевский не был девственником. Он как-то писал: “Я так распутен, что уже не могу жить нормально, я боюсь тифа или лихорадки, и нервы больные. Минушки, Кларушки, Марианны и т.п. похорошели донельзя, но стоят страшных денег”.
2. Родившись в 1821 году, он первый раз женился только в 36 лет на Марии Дмитриевной Исаевой, которая была вдовой его знакомого чиновника из Семипалатинска. 
Мария – из семьи французского эмигранта, получила хорошее образование, была веселой, умной, доброй, хорошенькой. Достоевский встречался с ней еще тогда, когда она была замужем(её муж был хорошим человеком, но безпробудным пьяницей). Достоевский и Исаева обвенчались 6 февраля 1857 года в Одигитриевской церкви города Кузнецка. Многие исследователи биографии Достоевского утверждают, что жизнь у них не удалась. С одной стороны, Фёдор Михайлович изменял часто жене, а с другой - он же очень ревновал свою жену. А поводом для ревности был Вергунов, к которому и бегала жена Федора Михайловича. Достоевский писал о своём браке с Марией Исаевой: “Живем кое-как”. Позже Мария заболела чахоткой и в 1864 году скончалась. Достоевский до конца своих дней заботился о её сыне Паше Исаеве.
3. Еще до её смерти Достоевский завёл роман с 23- летней Аполлинарией Сусловой, которая сама ему написала письмо с объяснением в любви. 
Достоевский в то время был очень популярным писателем, и она решила влюбить его в себя, ей было лестно, что в неё влюбилась знаменитость. Через некоторое время Апполинария уехала в Париж, а когда через три месяца к ней приехал Достоевский, то узнал, что она ему изменила со студентом. И опять ему изменила женщина. Несмотря на это Достоевский делает предложение Апполинарии, но она со смехом ему отказала.
4. В 1845 году Достоевский нанимает себе в помощники стенографисткой девятнадцатилетнюю Анну Григорьевну Сниткину. Она оказалась ему настоящим подарком, так как в отличии от неуравновешенного, вспыльчивого Достоевского, Анна Григорьевна была спокойной, милой, доброй. Достоевский делает предложение Сниткиной, и к его радости она дает согласие. Впервые в жизни Достоевский чувствует себя спокойно и счастливо.
Молоденькая Анна Григорьевна должна была пройти через многое: исступленные, безумные припадки ревности, рождение и смерть детей, страшные приступы эпилепсии, убийственную страсть к рулетке. Она сумела вылечить его. Жена горячо любила Достоевского как мужчину и человека смешанной любовью жены и любовницы, матери и дочери. А он любил ее и по-отцовски, и как девочку, молоденькую и невинную. Смешение всех элементов придавало его объятиям некий налет греховности. Может быть, именно поэтому Федор Михайлович никогда более не посмотрел ни на одну женщину и никогда не изменял Анне Григорьевне даже в мыслях.
5. Вторая жена Достоевского спасла его от пучины разврата, она была для него ангелом-спасителем. Под её влиянием писатель преобразился. Ему было 45 лет, а ей – 20, но семейная жизнь их удалась. Анна писала: ” Я готова провести остаток своей жизни, стоя пред ним на коленях”. Они были идеальной парой. Он, реализовав наконец все свои сексуальные фантазии и желания, излечился не только от комплексов уродца и грешника, но и от эпилепсии, терзавшей его много лет. Из письма Достоевского своей жене:”Каждую ночь ты мне снишься… Целую тебя всю, ручки, ножки обнимаю… Себя береги, для меня береги, слышишь, Анька, для одного меня… Целую тебя поминутно в мечтах моих всю, поминутно взасос. Особенно люблю то, про что сказано: “И предметом сим прелестным – восхищен и упоен он”. Этот предмет целую поминутно во всех видах и намерен целовать всю жизнь”. Более того, при ее поддержке и помощи смог написать лучшие свои произведения. Она рядом с ним смогла испытать яркое, насыщенное и подлинное счастье жены, любовницы, матери.
6. Анна Григорьевна сохранила верность мужу до своего конца. В год его смерти ей исполнилось лишь 35 лет, но она сочла свою женскую жизнь конченной и посвятила себя служению его имени. Она издала полное собрание его сочинений, собрала его письма и заметки, заставила друзей написать его биографию, основала школу Достоевского в Старой Руссе, сама написала воспоминания. Все свободное время она отдавала организации его литературного наследства.
7. Достоевский был невероятно ревнив. Приступы ревности охватывали его внезапно, возникая подчас на ровном месте. Он мог неожиданно вернуться в час домой - и начать обшаривать шкафы и заглядывать под все кровати! Или ни с того ни с сего приревнует к соседу - немощному старику.
Поводом для вспышки ревности мог послужить любой пустяк. Например: если жена слишком долго смотрела на такого-то, или - слишком широко улыбнулась такому-то!
Достоевский выработает для второй жены Анны Сниткиной ряд правил, которых она, по его просьбе, станет придерживаться впредь: не ходить в облегающих платьях, не улыбаться мужчинам, не смеяться в разговоре с ними, не красить губы, не подводить глаз... И вправду, с этих пор Анна Григорьевна будет вести себя с мужчинами предельно сдержанно и сухо.
8. Федор Михайлович, имея плохую наследственность и при наличии целого букета психических комплексов, имел все шансы закончить свои дни в сумасшедшем доме. Но это действительно редкий случай, когда, четыре года, проведенные на каторге, и «лечение трудом», как проповедовал Л.Толстой, оздоровили психику Достоевского, и в результате появились хорошие произведения. Отец Достоевского, из духовного сословия, был убит собственными крестьянами за садизм, но суд оправдал этих крестьян. Сам Федор Михайлович страдал от эпилепсии, и глаза у него были разного цвета. Первая дочь Достоевского, София, умерла через три месяца после рождения, выжила лишь вторая дочь, Любовь. Также, еще в младенческом возрасте умерли два его сына. Доктор Г.М.Давидсон в статье «Достоевский и вечная драма человека» упоминает о «тенденциях гомосексуального порядка в жизни Достоевского». Сюда же добавлен садомазохизм и болезненная фиксация на несовершеннолетних девочек.
9. Достоевский не мог работать без крепкого чая. Когда ночами Достоевский писал свои романы, на его письменном столе всегда стоял стакан чая, а в столовой всегда держали горячим самовар.
10. В жизни Ф.М. Достоевского были мистические случаи. С Достоевским интересная история случилась на каторге. Об этом написал Токаржевский, который был там вместе с ним. Достоевский прикормил пса, и пёс этот к нему очень привязался. И однажды, когда Достоевский заболел воспалением лёгких и оказался в больничке, ему прислали 3 рубля. По тем временам это были большие деньги (для сравнения: каторжников кормили на 30 копеек в месяц). Какой-то мужик-уголовник, сговорившись с фельдшером, решил отравить Достоевского, а эти деньги украсть. Они подсыпали яд Достоевскому в молоко. Но в тот момент, когда Ф.М. уже собрался молоко пить, вбежал пёс, полез к нему, перевернул чашку с молоком, а то, что осталось, вылакал. Ну и сдох, естественно. А один из каторжан потом сказал: "Видите, господа, как чудесное провидение свыше, посредством немой твари, избавило от смерти правдивого человека". Этот случай можно истолковать так, что высшие силы вмешались и не дали погибнуть Ф.М. Если бы не этот пёс, то никакого бы "Преступления и наказания", "Идиота" и других романов не было бы.
11. Рулетка В течение 10 лет при каждом выезде за границу продолжалась у Федора Михайловича эта в буквальном смысле слова роковая страсть. Влекла ли его возможность крупного выигрыша, который позволит разом расплатиться с многотысячными долгами покойного брата? И ведь выигрывал за один раз столько, что хватило бы на несколько месяцев жизни за границей – и тут же спускал. Или, подойдя к рулетке, он просто впадал в очередной «игровой запой»? Ответа нет, да это уже и неважно. Проигрывая, он либо писал Анне унизительные для них обоих письма с просьбой заложить что угодно (и она закладывала – сервизы, сережки и пальто) и выслать денег. Либо, если она находилась в том же городе, валился перед женой на колени, рыдал и опять же просил денег. Но и в том и в другом случае снова проигрывал.
И вдруг – как отрезало. По семейному преданию, это произошло, когда Федор Михайлович вдруг понял, что в холодное время года он оставил свою беременную жену без теплой одежды. И из-за его пагубной страсти может погибнуть ребенок.
Http://auto-cad.at.ua/publ/interesnye_fakty/f_m_dostoevskij/1-1-0-43
http://www.kabanik.ru/page/15-facts-about-dostoevsky
Дипломная работа
ТРАГЕДИЯ СЕМЬИ В КОНТЕКСТЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПОИСКОВ
Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО И Л.Н. ТОЛСТОГО В 1870-е ГОДЫ (романы «Подросток» и «Анна Каренина»)
Введение …………………………………………………………………………..3
1.1. Трагедия семейного начала в русском романе 2 половины ХIХ века…….9
1.2. Проблема семьи, ее место и роль в творческой лаборатории Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого ………………………………………………….27
2.1. Семья в романе Ф.М. Достоевского «Подросток». Аркадий Долгорукий как «продукт» «случайного семейства»……………….……………………….38
2.2. Трагедия семейного начала в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина»...53
Заключение ……………………………………………………………………...65
…………………………………..……69
Введение
Для русских писателей художественное творчество всегда было способом анализа жизни и поиском истины. От описания реалистических картин жизни к ее осмыслению - вот путь, которым шли лучшие художники слова, создавшие во второй половине ХIХ века великие романы, отразившие само течение жизни и ее сложности. Л.Н. Толстой так говорил о задачах романиста: «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтобы его произведение было исканием. Если он все нашел и все знает и учит или нарочно потешает, - он не действует. Только если он идет - зритель, слушатель, читатель сливается с ним в поисках» .
Настоящий писатель не просто обнаруживает трагедию и представляет ее на суд читателей. Основой истинно великого произведения становятся поиски причин происходящего, осмысление явлений действительности, изображение тех тенденций, которые определяют физиономию общества, характеры людей, формы жизни. Ведь жизнь любого человека тесно связана с историей многих людей, историей общества. Изменения в укладе семьи в России во второй половине ХIХ века стали темой многих произведений этого периода. Художников слова - Н.С. Лескова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, - несомненно, очень тревожило то, что в современной им жизни вместе с разрушением старого общественного уклада и вторжением в русскую действительность буржуазных норм жизни и в стране, и в личных судьбах людей «все переворотилось» (Ф.М. Достоевский). Общественные изменения еще были смутны, неясны, но было очевидно: противоречия патриархального уклада жизни не ликвидируются, а углубляются капитализмом, новый строй не приносит людям желаемой гармонии и счастья. В связи с этим вспоминается концепция семьи в древнерусской литературе, где семья понималась как единое целое, где существовали свои правила жизни, основанием для которых были глубокое уважение к старшим и чувство долга. «Домострой» и патриархат долгие годы определяли семейную жизнь на Руси. Однако уже в романе И.Г. Гончарова «Обрыв», действие которого происходит в первой трети ХIХ века, главой рода является женщина Татьяна Марковна Бережкова, которая с сожалением видит, что под влиянием демократизации, цивилизации и всего, что несла с собой реальная действительность, распадаются родовые связи, нет прежнего поклонения перед старейшими в семье. Этот процесс в его более острой форме был запечатлен в романах названных нами выше писателей: Н.С. Лескова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого.
Примером образцовой семьи стала семья Ростовых в романе Л.Н. Толстого «Война и мир», в ней было то доверие, естественность проявления чувств, доверительность отношений между членами семьи, которые представлялись автору идеальными.
Не случайно почти в одно и то же время появляются такие выдающиеся произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина, Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, как «Господа Головлевы» (1880 г.), «Подросток» (1875 г.), «Братья Карамазовы» (1880 г.), «Анна Каренина» (1878 г.). Все эти романы основаны на принципе семейственности: в «Господах Головлевых» Салтыкова-Щедрина в рамках «семейного романа» подвергаются исследованию социальные, политические и нравственные принципы дворянского общества, показаны вымирание, духовный распад семьи, нравственная деградация личности и, наконец, уничтожение рода; в «Подростке» Достоевским поднимается вопрос о «случайном семействе», не способном воспитать полноценную личность, способствующем формированию нравственной опустошенности и цинизма; в «Братьях Карамазовых» перед нами раскрывается история, как говорит сам автор, «одной семейки», которая лишена чувства братства, она становится символом разъединения, саморазложения и самоистребления.
Роман «Подросток» Достоевский писал в 1874-75 гг., а публиковал на страницах демократических «Отечественных записок» (по приглашению Н.А. Некрасова). Интерпретация Достоевским темы отцов и детей, оценка роли дворянства в период всеобщего разложения старых устоев оказались во многом близки концепции «Отечественных записок» начала 70-х годов при всем несходстве позиции Достоевского и позиций журнала Н.А. Некрасова - М.Е. Щедрина в целом.
<…> в обществе, в делах его, в руководящих идеях (которых по тому самому нет)». Понятие «беспорядок» обдумывается Достоевским на ранней стадии работы над «Подростком» в качестве возможного заглавия к роману. В центре внимания писателя - духовная опустошенность, цинизм, разврат, алчность, жажда денег и их власть в современном писателю мире.
<…> Но тут дитя уже вышло из детства и появилось неготовым человеком, робко и дерзко желающим поскорее ступить свой первый шаг в жизни. Я взял душу безгрешную, но уже загаженную страшною возможностью разврата, ранней ненавистью за ничтожность и «случайность» свою и с тою широкостью, с которою целомудренная душа уже допускает сознательно порок в свои мысли, уже лелеет его в сердце своем, любуется им еще в стыдливых, но уже дерзких и бурных мечтах своих» .
Ф.М. Достоевскому же принадлежит оценка романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина», про который он сказал, что «это прежде всего строгий неподкупный суд над языческой, обезбоженной жизнью людей в период «хаоса», когда «все врозь» и «нет связующей идеи», как справедливо заметил Достоевский . Герои «Анны Карениной» живут без идеи о Боге, руководствуясь только своими страстями, забывая самих себя, не задумываясь о высшем смысле бытия.
Роман начинается с фразы о «счастливых семьях», похожих друг на друга. Но интерес Л.Н. Толстого в другом: «<…> каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских» . Пафос нового романа Толстого не в родственном единении между людьми, а в разобщении между ними, в распаде семьи. Драма семьи супругов Облонских отзывается на судьбах людей, находящихся рядом с ними под крышей дома. Исчезли те духовные связи, которые скрепляли семью, люди почувствовали себя пребывающими на постоялом дворе.
В «Дневнике писателя» за 1877 год, подтверждая мысль Толстого, Ф.М. Достоевский так охарактеризовал состояние русской жизни того времени: «Все как на постоялом дворе, как будто завтра собираются вон из России» . «Непрочность человеческих связей, исчезновение «родственного», «домашнего» из повседневного общения - весьма характерная и знаменательная особенность эпохи 70-х годов ХIХ века, времени бурного развития буржуазных отношений. От дома Облонских, в котором все перевернулось, мысль Л.Н. Толстого обращается к России, в которой «все переворотилось и только еще укладывается». «Развод» и «сиротство», крушение некогда устойчивых духовных связей - ведущая тема «Анны Карениной».
Таким образом, тема семьи стала важнейшей для ведущих писателей второй половины ХIХ века, именно поэтому к ней обратились М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, Н.С. Лесков. Идея трагизма семейных и общественных отношений объединяет произведения классиков русской литературы. На основании этого можно сформулировать цель работы: исследовать трагедию семьи в контексте художественных поисков Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого в 1870-е годы.
Задачи исследования:
Обозначить тему семьи в русском романе второй половины ХIХ века, проследить ее становление и развитие;
Рассмотреть проблему семьи и ее осмысление в художественном мире Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого;
Выявить смысл понятия «случайного семейства» (Ф.М. Достоевский);
Проанализировать образ главного героя романа «Подросток» Аркадия Долгорукого как «продукт случайного семейства»;
Рассмотреть особенности раскрытия темы семьи в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина».
Актуальность исследования заключается в необходимости указать на важность темы семьи, трагизма семейных отношений в современной действительности.
Объект исследования : романы Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого «Подросток» и «Анна Каренина».
Предмет исследования : трагедия семьи в означенных романах.
Методологической базой исследования стали научные труды выдающихся отечественных ученых К.В. Мочульского, В.В. Ермилова, В.А. Жданова, Е.А. Краснощековой, С.Г. Бочарова, В.Я. Кирпотина, А.Б. Тарасова, В.А. Недзвецкого, Т.А. Касаткиной В.А. Котельникова, Е. Полтавец и О.В. Сливицкой, критика Н.Н. Страхова, философов Н.А. Бердяева, Д.С. Мережковского и др.
Практическая значимость исследования заключается в возможности использования данных материалов в ходе семинаров по творчеству Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого на гуманитарных отделениях высших учебных заведений и факультативных занятиях в школах с углубленным изучением литературы.
Структура работы : исследование состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. В первой главе даны обзор русской литературы второй половины ХIХ века и характеристика общественных отношений, в значительной степени повлиявших на тематику и содержание произведений таких русских писателей, как Н.С. Лесков, М.Е. Салтыков-Щедрин, И.А. Гончаров, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой. Особое внимание уделяется проблематике творчества Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского и место в ней концепции семьи.
Во второй главе исследуется тема семьи в романе Ф.М. Достоевского «Подросток» и Л.Н. Толстого «Анна Каренина». В заключении подводятся итоги. В списке литературы - 75 наименований.
Глава 1. Проблема семьи и ее реализация в русской литературе ХIХ века
- Семья-трагедия в русском романе ХIХ века
Литература 1870-х годов, продолжая идейные и эстетические традиции 1860-х, представляет собой вместе с тем и принципиально новое явление. В воспоминаниях передовых людей той поры 70-е годы остались как «время, которому были присущи одновременно поразительная цельность, определенное идейное единство, внутренний драматизм, противоречивость. Это время вселяло в мыслящих людей высокую веру в историческую значительность личного самоотверженного действия и в то же время обнаруживало утопичность, наивность многих убеждений» .
Так, многие исследователи романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина», например, Я.С. Билинкис , И.Н. Арденс , В.В. Ермилов , В.В. Днепров , склонны были абсолютизировать страсть Анны, не только оправдывая ее измену мужу, но и утверждая несомненное превосходство героини романа над окружающими людьми, ставя ей в заслугу факт измены. По их мнению, «Анна поднялась на бунт против лицемерия, лжи, безнравственности светского общества, в том числе и Алексея Александровича, отстаивая в борьбе с «античеловеческим», «бездушным» миром истинные человеческие ценности подлинной любви, искренности, жертвенности. Такая точка зрения долгое время существовала в критической литературе советского периода, оправдывая тем самым не только личное эгоистическое счастье, но и измену, а значит, причинение боли, страданий другому человеку. Происходило смешение добра и зла, добродетелей и пороков, света и тьмы» .
По мнению А.Б. Тарасова, «Толстой неоднократно и открыто заявлял о нравственном падении Анны, да и сама главная героиня в душе сознавала всю степень своего падения» . Однако «нравственная жизнь никакого ущерба личности не причиняет, свободы человека не ограничивает. Подлинное богатство находится в духе целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви. Истинно свободной может считаться лишь жизнь праведная, а человек, обуреваемый страстями и пороками, пребывает в самом тяжком состоянии несвободы, в рабстве греха» .
В работах В.А. Недзвецкого были предложены ответы на некоторые принципиальные вопросы, объективно встающие перед исследователем русского романа, но отсутствующие в его академической истории. Прежде всего - это типология произведений отечественной литературы XIX в. в жанре романа, основанная не на их второстепенных или внешних к ним признаках (тот или иной жизненный материал, политическая идеология авторов, какая-то иная жанровая форма и т.п.), но на тех структурообразующих началах, без которых каждая из их разновидностей не могла бы ни возникнуть, ни существовать.
Были вычленены следующие начала: 1) «ориентация романиста на тот или иной иноязычный образец жанра»; 2) «актуальные для соответствующего периода России социально-гуманитарные «идеи времени» (В.Г. Белинский) в их литературном освоении»; 3) «современный человек» (А.С. Пушкин) или «русский скиталец» (Ф.М. Достоевский) в его художественном осознании в течение XIX в.» .
К русским романам, обязанным своим рождением «началу первому», были отнесены нравоописательно-дидактический роман 1810-1820-х годов, романы исторический («вальтерскоттовский»), романтический, сандовского типа и семейный. «Началу второму» отечественный читатель обязан, по мнению В.А. Недзвецкого, формированием романов «делового человека», о «новых людях», о «нигилисте», «бельэтажного» (И.А. Гончаров) романа 1870-1880-х годов, а также романа общинно-крестьянских устоев. Литературно-творческая фиксация и анализ «современного человека» в его эволюции от 1820-1830-х годов до конца столетия продуцируют такие русские романы, как «Евгений Онегин» А.С. Пушкина, «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова, «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» И.А. Гончарова, «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Новь» И.С. Тургенева, романное «пятикнижие» Ф.М. Достоевского, «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение» Л.Н. Толстого.
«Последняя группа произведений, - как отмечает В.А. Недзвецкий, - в русском романе XIX в. является не только центральной по положению и времени существования и в высшей степени самобытной, но и по творческим решениям классической, в этом качестве противостоящей всем иным отечественным романным формам как неклассическим.
Романы этой группы <…> совершенные художественные явления» .
Русский классический роман XIX в. явился реализацией и торжеством того живого целостного познания, которое Н.А. Бердяев считал «наиболее органичным русскому человеку в его отличии от по преимуществу рационалистического западного человека». В этом данный роман стал весомым национальным вкладом русских, существенно обогатившим западноевропейскую и мировую художественную и в целом гуманитарную культуру» .
Самобытное русское Слово, которым стал классический русский роман, оказалось, по мнению Недзвецкого, главным источником нового шага в философском развитии человечества, осуществленного такими отечественными мыслителями рубежа XIX-XX вв., как Вл. Соловьев, Н.А. Бердяев, Д.С. Мережковский, С. Булгаков, В. Вышеславцев, И. Ильин, Н. Лосский, С. Франк и др.
«Шедевры русского романа XIX столетия ни порознь, ни в своей совокупности не претендовали и не претендуют на роль некоей философской системы. Но благодаря целостно-образному постижению в них человека и мира в их онтологических и эсхатологических устремлениях и коллизиях они необычайно расширили метафизический опыт человечества, обнажив и ужас человеческого существования и дотоле неведомую его радостность, и страшные бездны людского духа и людской плоти, и пути к их одолению. Без конкретного понимания и учета данных открытий, плодотворное развитие мировой литературы и мировой философии, думается, так же невозможно, как развитие современной физики без знания теории относительности А. Эйнштейна и квантовой механики Макса Планка. По крайней мере, общее осмысление этих открытий весьма желательно и в будущей истории русского романа, особенно его классической части» .
Неслучайно в типологии романов ХIХ века В.А. Недзвецкий отводит одно из важных мест семейному роману, к которому обращались писатели-классики ХIХ века, отчетливо ощущая трагическую неустроенность в жизни человека и всей страны.
Как и в других странах, где происходил переход от традиционного феодально-патриархального общества к новому, в России данный процесс сопровождался болезненной ломкой существующих общественных структур, периодом безвременья. Огромной сложностью и противоречивостью характеризовался и реальный ход русских общественных реформ 60-х гг. XIX в. В романе «Подросток» Ф.М. Достоевский поясняет и причину этого. «Скрепляющая идея, — говорит Подростку Крафт, — совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало...» .
В утратившем «скрепляющую идею» и нравственные критерии человеческом социуме на смену каким бы то ни было коллективным устремлениям и ценностям (хотя бы сословным, корпоративным, кастовым; и т.д.) приходит деспотический «частный интерес». Достоевский называет его «началом личным, началом особняка, усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своем собственном Я, сопоставления этого Я всей природе и всем остальным людям, как самоправного отдельного начала, совершенно равного и равноценного всему тому, что есть кроме него» .
«В 1860-70-е гг. Достоевский многократно говорит в этой связи об «обособлении» людей в эту эпоху, утрате ими социальных связей, ибо прежние связи уже не удовлетворяли формирующуюся личность, а связи новые, более обширные, связи с народом, нацией, человечеством, Богом и мирозданием еще не сложились. Таковы общественно-исторические обстоятельства, которые окружают главного героя «Подростка» .
«С переходом к буржуазному общественному устройству утверждаются новые ценности и новое положение личности. В данном обществе центральной фигурой становится свободный и автономный собственник. На смену сословным привилегиям приходит формальное равенство граждан перед законом, на смену ценности человека, определяемой принадлежностью к тому или иному сословию, личный талант, на смену выполнению ролевых функций, определенных сословным положением, при определенных гарантиях и корпоративной солидарности, - жизнь по личной инициативе, на свой страх и риск. В человеке и в обществе в целом происходит быстрый рост личностного начала» .
Можно утверждать, что среди этих писателей те, кому явно бросается в глаза неблагополучие русской общественной жизни, в которой никак не сочетаются личное и общее, где общее постоянно попирается личным. В поисках смысла существования человека и корней зла взгляд русских писателей обращается к семье как основе нравственной, осмысленной жизни. Как отмечает И.В. Чуприна, «действительность капитализирующейся России 1870-х годов была полна особенно грубыми, неприкрытыми проявлениями хищнических стремлений, разрушающих человеческие связи и попирающих всякие нравственные нормы» . Тема эгоистического разъединения людей становится в это время главенствующей темой литературы, многогранно воплощаясь в творчестве А.Н. Островского, И.А. Гончарова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого.
Так, на первое место в романе И.А. Гончарова «Обрыв» выходит проблема семьи. Перед нами семья Татьяны Марковны Бережковой, которая является воспитательницей сестер и хранительницей семейных и христианских ценностей. Уже сама её фамилия, родственная глаголу «беречь», указывает на главную функцию образа Бережковой - хранить многовековые основы христианской нравственности. Героиня - радушная и рачительная хозяйка. Благодаря ей усадьба Малиновка превращается в райский уголок, напоминающий нам об Эдеме. Бабушка олицетворяет собой патриархальную Россию, православно-христианскую нравственность. Она является настоящем кладезем народной мудрости. Она «говорит языком преданий, сыплет пословицы, готовые сентенции старой мудрости, ссорится за них с Райским, и весь наружный обряд жизни отправляется у ней по затверженным правилам» .
Вера - воплощение в романе всего молодого поколения русских людей. Своей историей увлечения и «падения» Вера олицетворяет трудный путь молодой России, которая подверглась ошибкам, искушениям и невзгодам в переломные моменты истории. Д.С. Мережковский назвал Веру «идеальным воплощением души современного человека» . И сам Гончаров, настаивая на обобщённом звучании этого образа, пишет: «пала не Вера, не личность, пала русская девушка, русская женщина жертвой в борьбе старой жизни с новою» .
Однако образ Веры является не просто идеей, ведь её фигура психологически убедительна, жива и полнокровна. «Образ Веры Гончаров считал главной задачей и душой своего романа, без которой он не мог бы состояться. В иерархически выстроенной романистом экспозиции видов любви и женской красоты одухотворённому облику христианки Веры отведено вершинное положение. Характер Веры окончательно раскрывается и завершается в напряжённых перипетиях её взаимоотношений с Марком, обретающих в соответствии с гончаровской концепцией любви и семьи смысл мировоззренческого поединка двух правд - подлинной и мнимой. Для Веры (и для самого Гончарова) любовь - прежде всего долг, духовно-нравственный и взаимно ответственный союз мужчины и женщины, а не животная страсть, как для нигилиста Волохова. Это обстоятельство и позволяет писателю естественно сочетать в облике своей героини черты вполне реальные с идеальными, даже символическими, предопределёнными вторым значением её имени: вера в совершенство евангельских заветов, вообще христианского миропонимания» .
И это метафорическое звучание имени главной героини неслучайно, ведь «весь роман «Обрыв» посвящён «защите морального кодекса христианства», в котором важнейшее место отводится семейному очагу .
«Любовь Веры терпит крушение, оставляя тяжелый след в ее душе. Либеральная критика много внимания уделила факту падения Веры. Гончаров решительно протестовал против подобного ханжества, не видя в «падении» Веры ничего, что могло бы бросить тень на ее высокую и безупречную нравственность, рассматривая «обрыв» как отражение драмы самой жизни» .
В статье «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров раскрывает общественный смысл драмы Веры: «Пала не Вера, не личность, пала русская девушка, русская женщина - жертвой в борьбе старой жизни с новой: она не хотела жить слепо, по указке старших. Она сама знала, что отжило в старой, и давно тосковала, искала свежей, осмысленной жизни, хотела сознательно найти и принять новую правду, удержав и все прочное, коренное, лучшее в старой жизни. Она хотела не разрушения, а обновления, но она не знала, где и как искать» .
Та же тема затронута в романе Н.С. Лескова «Захудалый род». Несмотря на то, что хроника князей Протозановых осталась незаконченной, Лесков высоко ее ценил и неоднократно пытался переиздать. 11 февраля 1888 года он писал А.С. Суворину: «Я люблю эту вещь больше «Соборян» и «Запечатленного ангела». Она зрелее тех и тщательно написана. Катков ее ценил и хвалил, но в критике она не замечена и публикою прочитана мало... Это моя любимая вещь» . А через год, 2 марта 1889 года, он вновь писал: «Мне это дорого, как ничто другое, мною написанное, и я жарко хотел бы видеть этот этюд распространенным как можно более... Вы издавали несравненно слабейшие мои работы,— не откажите же мне, пожалуйста, в большом литературном одолжении — издайте «Князей Протозановых» в дешевой библиотеке!.. Ведь они же этого стоят!.. А я вас прошу, понимаете,— не из-за чего-нибудь мелкого, а этого жаждет и алчет дух мой» .
«Захудалый род» — это историческая хроника, поражающая обилием интереснейших образов, большим количеством поднятых вопросов. В ней отразились взгляды Н.С. Лескова на русскую предреформенную жизнь, на судьбы русского дворянства и родовой знати. «В хронике «Захудалый род» Лесков обильно использует свои детские и юношеские впечатления и наблюдения над бытом и нравами орловского дворянства, в частности — над семьей богатой помещицы А.Н. Зиновьевой, племянницы писателя князя К.П. Масальского, хорошо известной ему. С замечательной художественной силой, исторической точностью писатель показывает экономическое и моральное оскудение дворянского рода, его постепенное вытеснение и поглощение «прибыльщиками и компанейщиками» — торгово-промышленными дельцами, представителями нового, капиталистического уклада, выраставшего в недрах феодально-крепостнического строя» .
«Обреченность и гибель своего рода видят и глубоко переживают лучшие представители дворянства, защитники его доблестей, семейных преданий и традиций — княгиня В.Н. Протозанова, Дон-Кихот Рогожин, князь Лев Яковлевич (в третьей части «Захудалого рода») и летописец хроники — княжна Вера Дмитриевна. Однако эти люди — «последние могикане». При всей своей деятельности и активности они бессильны что-либо изменить в неумолимом историческом процессе» .
Княжна Вера Дмитриевна, повествуя о роде Протазановых, запечатлела социальные изменения в укладе жизни русского дворянства. Вторжение в русскую действительность обычая отдавать детей на воспитание в пансионы, учить в учебных заведениях вдали от дома привело в результате к разрушению старого уклада, духовному распаду семьи. Теперь родители, семейная атмосфера перестали оказывать решающее влияние на формирование нравственного и общественного сознания будущей личности. С одной стороны, новые жизненные процессы способствовали воспитанию социально значимой личности, с другой - к разъединению, ослаблению семейных связей, разложению старого общественного уклада российской действительности.
Так, княгиня Протозанова потерпела неудачу в воспитании дочери. В стенах благородного института выросла красивая, но пустая светская девушка, которая забыла о традициях своего рода, отдалилась от матери, от родных и близких, и потому прервалась духовная связь. Воспитание иностранными учителями и в соответствии с европейскими традициями дает свои плоды: «Между тем громадная разница в воспитании и взглядах матери и дочери сказывалась на каждом шагу: княжна, по самой молодости своих лет, оставалась совершенно безучастною ко всему, что занимало ее мать, и вовсе ее не понимала. Даже более: поскольку княжна сознавала разницу между своею матерью и матерями других своих сверстниц и подруг, то все эти сравнения выходили не в пользу княгини. До строгости чинный дом бабушки, ее всегда умная и обстоятельная речь, ее всегдашняя требовательность от человека ответственности за все слова и поступки и готовность к ответу за всякое свое действие делали общество матери для княжны тяжелым и скучным» .
Окончательно связь между матерью и дочерью теряется после того, как выставляется на торги самая дорогая для княгини деревня. Для этого дочь даже не приезжает из-за границы, передоверяя свои денежные дела постороннему человеку. Она не понимает устремлений матери и не способна жить ее идеалами, нравственная пропасть между ними непреодолима.
Семейной драмой для княгини стала потеря сыновей, которых она решила правильно воспитать, выучить, потому что в них видела продолжение рода. Она понимала, как много значит воспитание в формировании полноценной личности, была готова предостеречь их от всего низкого, подлого, готовилась внушить те идеалы, которыми жили она и ее муж: благородство, высокая нравственность, честность, порядочность, гуманность в отношении к окружающим и всему человечеству. Ей была чужда светская суета и все, что опустошает душу людей. Такими хотела она видеть сыновей в будущем и мечтала вместе с ними заниматься хозяйством в Протозаново. Однако ее мечтам не суждено было сбыться, потому что ее сыновьям, получившим достойное воспитание и образование, был предначертан другой путь. Так Варвара Никаноровна осталась в одиночестве: дочь вышла замуж за англомана и уехала за границу, сыновья должны были жить и учиться в столице. «В душе ее что-то хрустнуло и развалилось, и падение это было большое» . Можно смело утверждать, что история рода Протозановых оборвалась на Варваре Никаноровне, которая мечтала о продолжении рода и укреплении человеческих связей. Однако итог жизни оказался печальным: исчезновение родового домашнего общения привело к духовному распаду семьи, к утрате вековых домашних устоев, необходимых для сохранения и продолжения дворянского рода.
Точка зрения автора отчетливо выражена в романе, глубокие авторские раздумья о проблеме развала семейных гнезд нашли отражение в следующих словах: «В России почти нет воспитания, но воспитателей находят очень легко, а в те года, о которых идет моя речь, получали их, пожалуй, еще легче: небогатые родители брали к своим детям или плоховатых немцев, или своих русских из семинаристов, а люди более достаточные держали французов или швейцарцев. Последние более одобрялись, и действительно были несколько лучше» .
История семейного рода князей Протозановых рассмотрена писателем подробно, она отвечает на вопрос, в чём причина духовного обнищания и вырождения прежде богатых дворянских родов. Типичность истории призван подчеркнуть образ дворянина Рогожина, лучшие порывы которого постепенно перерастают в чудачество и дон-кихотство. Он одинок, и на нем заканчивается история другого дворянского рода. Таким образом, можно сделать вывод, что роман Н.С. Лескова «Захудалый род», подобно романам других писателей этого периода, свидетельствует о всеобщем разложении устоев, о семейной драме известных русских дворянских родов, растерявших духовные связи, а с ними и целый общественный уклад. В романе Н.С. Лескова «Захудалый род» отразились взгляды автора на перемены, происходящие в то время в России.
В 1870-е гг. к семейной теме обращается М.Е. Салтыков-Щедрин. В поле зрения писателя находилась пореформенная характеристика эпохи, о которой он говорил как о периоде безвременья.
Именно в этот период «Щедрин переживает значительные семейные события, сказавшиеся на его дальнейшей судьбе и определившие дальнейший ход всего его творчества. Прежде всего, это смерть матери, которая занесла сына в разряд «постылых» с того момента, когда он пренебрег её требованием отказаться от женитьбы на бесприданнице Е.А. Болтиной. Разрыв личных отношений писателя со своими братьями, неблагополучные отношения с женой, болезнь, которая приобрела затяжной характер - все это повлияло на решение писателя исследовать тему семьи и семейных отношений. В романе писатель осмысливает основные причины гибели человека в человеке и распада семейных связей» .
«В изображении жизни «дворянского гнезда» господ Головлевых писатель показывает «ненормальность» современной ему семьи и подводит читателя к мысли о «неправильном» устройстве всего общества» .
М.Е. Салтыков-Щедрин называет свой роман не «Семейство Головлевых», а «Господа Головлевы», тем самым писатель преднамеренно подчеркивает значительность и важность событий, которые происходят не в одном дворянском семействе, а внутри самого господствующего сословия. Эти «обезображенные отношения» связаны с наличием в романе «без-совестного мира и бес-приютной Совести. Их трагическая разъединенность - неизменный фон всего романа «Господа Головлевы». Основная внутренняя проблема романа - «определение границ выживаемости человека, покинутого Совестью, судьба выморочного мира» Головлево становится фамильным склепом, родовым моргом семейства, и это для Щедрина символ той участи, которая ждёт человечество, если оно предаст забвению заветы Совести» .
«В духе традиции всей русской литературы писатель стремился к утверждению целостной личности, целостного человека. Подлинная жизнь возможна только «в действительном мире», где человек призван утверждать себя как целостная система, как воплощение Совести» .
«Господа Головлёвы» Салтыкова-Щедрина посвящены истории одной семьи, рассматриваемой писателем как социальное звено общества в период осуществления и установления государственных реформ. Важность семейной темы в романе подчеркнута названиями глав: пять из семи глав связаны с родственными отношениями: «Семейный суд», «По-родственному», «Семейные итоги», «Племяннушка», «Недозволенные семейные радости».
О важности и значительности своего произведения Щедрин писал в письме к публицисту и критику Е.И. Утину, поясняя, что он, как художник-сатирик, задался «миссией спасти идеал свободного исследования», для чего обратился к «основам»: «Я обратился к семье, к собственности, к государству и дал понять, что в наличии ничего этого уж нет. Что, стало быть, принципы, во имя которых стесняется свобода, уже не суть принципы даже для тех, которые ими пользуются. На принцип семейственности написаны мною «Головлёвы» .
Внешне все благополучно в семействе господ Головлевых, во главе которой стоит Арина Петровна, властная и умная женщина. Благодаря ее заботам растет капитал семейства, умножается число деревень, увеличиваются земельные наделы. Однако в доме господ Головлевых нет главного - семьи.
Муж - человек легкомысленный, вечно пьяненький; дети служат в Петербурге, частью пошли они в отца и, в качестве «постылых», ни до каких дел не допускаются. Писатель отмечает: Арина Петровна была слишком независимой, «холостой» натурой и видела в детях одну обузу. Она только тогда и дышала свободно, когда была наедине со своими счетами и хозяйственными предприятиями, когда никто не мешал ее деловым разговорам с бургомистром, старостой, ключниками и т.д. «В ее глазах дети были одной из тех фаталистических жизненных обстановок, против совокупности которых она не смела протестовать, но которые не затрагивали ее внутреннего существа, всецело отдавшегося бесчисленным подробностям жизнестроительства. О старшем сыне и о дочери она даже говорить не любила, к младшему была более или менее равнодушна и только среднего, Порфишу, не то чтоб любила, а побаивалась» .
Выросшие в атмосфере нелюбви дети платили ей тем же. Они действительно боялись матери. Арину Петровну ее муж именует «ведьмой»; Степан Головлев уверен в том, что мать его «заест», Владимир Михайлыч говорит прямо: «Съест! съест! съест!», а Павел издевательски советует «на куски рвать... в ступе истолочь...» .
Арина Петровна рано почувствовала себя одинокой, хотя к тому времени от семейной жизни она уже отвыкла. При этом слово семья не сходит с ее языка, внешне она очень заботится «об устройстве семейных дел». «Как женщина властная и притом в сильной степени одаренная творчеством», она противопоставлена остальным Головлевым, уступающим ей во всем. Она обладает сильным характером, ей удается то, чего не в состоянии сделать ее слабый и безвольный муж. Но это, как выясняется, не приносит ей счастья.
В Арине Петровне господствовало не материнское чувство, а страсть к накопительству. Дети не волновали её душу. В ней чувство собственности убило чувство родительской привязанности. Постепенно Арина Петровна, которая всё делала ради семьи, понимает, «что семьи-то именно у нее и нет» - и не только в ее жизни, но, видимо, «и у всех так» .
Арина Петровна видит на склоне лет, как ее сыновья губят друг друга, разрушая «семейную твердыню» матери. Она увидела итоги собственной жизни, подчиненной бессердечию, стяжательству и разрушению.
«В судьбе почти всех персонажей просвечивается сюжет библейской притчи. Все они проходят повторяющийся в своих основных этапах жизненный круг: уход из головлевского дома, жизнь в большом (внешнем) мире, возвращение в родовое гнездо, напоминающее сюжет притчи о блудном сыне. Но сходство с новозаветным сюжетом доходит в семейной хронике лишь до кульминации, а затем расходится, так как герои возвращаются не в отчий дом, а в могильный склеп, где нет родительского тепла, прощения, сердечности, потому что все это давно отмерло и улетучилось» .
Головлёво показано как средоточие хаоса и разрушения. И с усадьбой, и с барским домом постоянно соединяется в романе представление о смерти и выморочности, о гибельном воздействии неподвластной человеку и угрожающей жизни злой силы: «Головлёво - это сама смерть, злобная, пустоутробная; это смерть, вечно подстерегающая новую жертву <...> Все смерти, все отравы, все язвы - всё идёт отсюда» .
Такова суть в общих чертах «выморочного мира». В условиях этого мира Совесть лишена возможности существовать. Она изгоняется в душевные глубины, забивается там. В изгнании она утрачивает «ту деятельную чуткость», которая бы постоянно напоминала человеку о ее существовании.
Однако герои Щедрина все-таки переживают моменты откровения: Степана «нравственное отрезвление наполняет тоской»; Анниньку «встревоженная совесть наполняет томительным беспокойством»; из груди Арины Петровны «встрепенувшаяся совесть исторгает трагический вопль». Иудушку совесть отдает в «мучительную агонию раскаяния». «Приход «одичалой» совести так мучителен, потому что она призвана бороться с призраками «выморочного мира», успевшими проникнуть в душу человека. Таким образом, момент прихода совести - некий миг временной целостности, насыщенное памятью прошлого и восполненное мыслью о будущем настоящее пусто без памяти и будущего» .
Тема семьи была близка М.Е. Салтыкову-Щедрину: он как никто другой хорошо знал, как бесславно и бесследно уходят в прошлое дворянские гнезда. Семейная хроника отразила процессы распада семейных уз и кровного родства, происходящие в России в конце ХIХ века.
Широко известны слова Л.Н. Толстого, который утверждал, что ценил в романе «Война и мир» «мысль народную». Однако семейная тема всегда была близка великому русскому писателю Л.Н. Толстому и нашла свое отражение в таких известных произведениях писателя, как «Война и мир», «Анна Каренина», «Крейцерова соната», драма «Живой труп».
Особое место в статьях о «Войне и мире» занимают рассуждения Н.Н. Страхова о сходстве романа с «Капитанской дочкой» Пушкина. «Есть в русской литературе классическое произведение, с которым «Война и мир» имеет больше сходства, чем с каким бы то ни было другим произведением. Это «Капитанская дочка» Пушкина» , — утверждает Страхов. «Война и мир, — по его убеждению, — это тоже некоторая семейная хроника: семейства Ростовых и семейства Болконских» .
Определяя род «Войны и мира», критик отталкивается от сравнения романа и «Капитанской дочки». «Это не роман вообще, не исторический роман, даже не историческая хроника; это - хроника семейная...» . С.А. Толстая отметила в своем дневнике, что Толстой, несмотря на незначительные несогласие со Страховым, очень внимательно читал его статьи и находил в них много верных и тонких наблюдений. «Это единственный человек, — говорил писатель, - который никогда не видавши меня, так тонко понял меня» .
Образы членов семей Ростовых, Болконских и Курагиных воплотили в себе «мысль семейную». Как отмечает С.Г. Бочаров, «в «Войне и мире» очень много значат семейные объединения, принадлежность героя к «породе». Собственно, Болконские или Ростовы — это больше чем семьи, это целые жизненные уклады, семьи старого типа, с патриархальной основой, старые роды со своей особой для каждого рода традицией. Эта принадлежность человека «породе» так важна для главных героев романа Толстого, что она немало определит в отношениях князя Андрея с семьей Ростовых: несмотря на все попытки сближения, всегда останется отчужденность; старая графиня «желала любить его, как сына», и в то же время «чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек». А Марья Болконская, когда до нее доходит слух о помолвке князя Андрея с Наташей, убеждена, что это известие ложно; особенная «болконская» самоуверенность, гордое чувство фамильного превосходства над «другими людьми», какими являются и Ростовы для них, заставляет Болконских, не только старого князя, но и в тайне души княжну Марью, не желать брака князя Андрея с Наташей и противиться этому браку» .
Старый князь в какой-то мере выказывал презрение к стилю жизни Ростовых. По мнению Болконских, Ростовы не заслуживают уважения за то, что они «простые», а Болконские чужды для Ростовых тем, что они «гордые». Простота Ростовых и гордость Болконских — это особые родовые уклады, с их психологическими, бытовыми, жизненными особенностями. Тот и другой уклад выражает патриархальную традицию и мораль, при всем взаимном несходстве, предопределившем исход отношений князя Андрея с Наташей.
Курагины — третье в романе семейное объединение. Их семейная близость и связь определяется инстинктивной взаимоподдержкой, солидарностью, своего рода эгоизмом. «Такая семейная связь не есть положительная, настоящая семейная связь, но, в сущности, ее отрицание» .
Ростовы, Болконские имеют против Курагиных безмерное нравственное превосходство; но вторжение курагинского эгоизма порождает кризис в этих семьях. И кризис этот становится не частным кризисом одного человека, а общим, историческим кризисом патриархальной семьи. С одной стороны, это разорение Ростовых, с другой - смятение в душах членов семьи, в особенности Наташи.
Наташа Ростова особенно отделяется от остальных членов семьи. «От родного ей семейного фона она отделяется благодаря своему максимализму, тому чувству полной свободы, непринужденно вольному отношению ко всему, которое непонятно добрым патриархалам Ростовым» .
Простая и ясная их мораль некоторых вещей не принимает как заведомо недостойных и заведомо невозможных. «Эти ограничения в патриархальной морали так естественны, что и не ощущаются как ограничения, — просто они безусловны» .
В Наташе есть естественное чувство свободы, которое не знает ограничений, не считается с ними. «Так глубоко полюбившая Болконского, она не ограждена ничем от проникновения несовместимых с этой любовью, противоположных, но так же всецело овладевающих ею чувств» .
Уже в самом начале романа читатель попадает в атмосферу раскованности, искренности, открытости, всеобщей любви и заботы друг о друге в семье Ростовых. И неслучайно Наташа Ростова - любимая героиня Толстого. «В ней воплощены неудержимая, стихийная любовь к живой, земной жизни, к тем радостям и наслаждениям, поэтическим переживаниям, которые она дает человеку. Стихийная сила чувств, развивающихся и ослабляющихся, возникающих и исчезающих в связи с различными стечениями внешних обстоятельств, неудержимо толкает Наташу к очень разным поступкам, далеко не всегда соответствующим представлениям о должном, но Толстому дороги в его героине естественность и искренность ее чувств, открытость перед миром и людьми. Она любима в своей семье и находит поддержку в отце и матери в самых сложных ситуациях» .
Иначе относится к семейным ценностям князь Андрей. Простое семейное счастье, то, которое знают Ростовы, не будет дано Андрею Болконскому. «Почти на его глазах в тот самый момент, когда он вернулся домой, умирает от родов жена; он ею пренебрегал, этой маленькой женщиной, презирая в ней светскую пустоту; но он слишком многим пренебрегал и был высокомерен к обычным, невыдающимся людям» .
Однако ценность любимых героев Толстого именно в том, что они не остаются неизменными, они способны заблуждаться, ошибаться, изменять свои взгляды. «Чтобы не для одного меня шла моя жизнь» — вот главный мотив князя Андрея после встречи с Наташей. Это новое него чувство — потребность в общении.
«Семьям Ростовых и Болконских противопоставлена семья Курагиных, которая живет по иным законам, зная во всем мире только личный свой интерес и энергично добиваясь его интригой. Курагины — князь Василий, Элен, Анатоль — внесли разрушение в жизнь Пьера, Ростовых, Болконских — Наташи, князя Андрея» .
Сам князь Курагин - ловкий и хитрый царедворец, он плетет интриги вокруг завещания умирающего графа Безухова, стремится получше пристроить своих детей - к богатой невесте, богатому жениху. Три разные семьи, с различным укладом жизни изображены в романе Л.Н. Толстого «Война и мир». Несмотря на явное противопоставление семей Ростовых и Болконских, писатель подчеркивает, лучшее, что было в этих русских дворянских семействах, где беды Отечества переживали как свои, где бедствие войны переживали вместе со всем народом.
Таким образом, обзор произведений, созданных в 70-е годы ХIХ века и посвященных теме воспитания и семьи, свидетельствует о несомненном интересе писателей к этой теме. Роман, будучи ведущим жанром данного периода в литературе, оказался наиболее подходящим жанром, способным отразить в полной мере важность и актуальность распада, развала коренных и ранее незыблемых отношений между людьми. Лучшие умы России не могли остаться равнодушными к этим проблемам. Именно поэтому к теме семьи обратились такие русские писатели, как И.А. Гончаров, Н.С. Лесков, М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой. В творческой судьбе Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого семейный роман имеет особое значение.
- Проблема семьи, ее место и роль в творческой лаборатории Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого
В атмосфере этико-философских исканий второй половины ХIХ века видное место занимают писатели-мыслители Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский. Утверждаемая этими писателями нравственность, как наивысшая форма человечности, свидетельствует о том, что художники слова руководствовались убеждением, что человек обладает свободой воли и потому подлежит суду и оценке. Продолжая лучшие традиции А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, они с еще большей ответственностью выдвигают мотив личной ответственности каждого за царящее в мире зло, требуют от своих литературных героев моральной активности, внутреннего противодействия злу и враждебности.
Волевая деятельность персонажей Толстого и Достоевского в их произведениях отличается определенным содержанием и направленностью: у некоторых из них она соответствует, у других противоречит моральным критериям - все зависит от их ценностных ориентаций. «Русские писатели понимали, что нравственность не может быть частным делом человека, что она имеет всеобщее значение. Признавая закономерности в духовной жизни человека, они резко порывали с романтической трактовкой свободы воли» .
Русские классики всегда внимательно следили за событиями, происходящими в современной действительности. В 1870-х гг., уделяя внимание проблемам современного общества и одновременно разрабатывая план «Подростка», Достоевский приходит к осознанию, что «нечто необыкновенное происходит в современных семействах в ранее небывалом масштабе» .
Это ощущение разделяли многие современники. В связи с обострившимся интересом к школьному образованию началось обсуждение проблемы семейного воспитания как фундаментальной. Современники Достоевского выражали озабоченность ситуацией в современных семьях и чувствовали, что в них происходит нечто необычное. Но в литературе и публицистике той эпохи, видимо, не нашлось выражения, которое бы точно схватывало сущность такого явления. Вот откуда возникла необходимость разработки новой концепции, в которой персонажи, выступая представителями определенного исторического времени, в то же время обладают внутренней духовной свободой, являются многогранной и нравственно свободной личностью.
Необходимо учитывать, что «случайное семейство» — не самодостаточное понятие, поскольку оно содержит в себе противопоставление типу семейства предыдущей эпохи, т.е. «родовому семейству». Омацу Ре верно отмечает подобную антиномию между этими двумя понятиями: «Достоевский чувствовал, что в разлагающемся обществе «случайное семейство» становится более и более частым явлением, отчасти из-за применения «женевских идей» к семейной жизни. <...> Принимаясь за изображение такого семейства, Достоевский сознательно противопоставлял себя Толстому, описавшему «родовое семейство», которое Достоевский считал уже отжившим» .
Намерение Ф.М. Достоевского изобразить семью Версиловых-Долгоруких как нечто противоположное «родовому семейству» предыдущего исторического периода ясно отражено в эпилоге «Подростка» в виде письма Николая Семеновича. Этот бывший воспитатель Подростка отзывается на рукопись Аркадия следующим образом: «Скажите мне теперь, Аркадий Макарович, что семейство это — явление случайное, и я возрадуюсь духом. Но, напротив, не будет ли справедливее вывод, что уже множество таких, несомненно родовых, семейств русских с неудержимою силою переходят массами в семейства случайные и сливаются с ними в общем беспорядке и хаосе. Тип этого случайного семейства указываете отчасти и вы в вашей рукописи. Да, Аркадий Макарович, вы - член случайного семейства, в противоположность еще недавним родовым нашим типам, имевшим столь различные от ваших детство и отрочество» .
Конечно, эти слова о «случайном семействе» относятся к персонажу, и в обычных случаях не стоит отождествлять идею персонажа с идеей автора. Но в этом случае есть основание считать, что в словах Николая Семеновича почти прямо отражена мысль Достоевского.
Нас убеждает в этом следующая запись в подготовительных материалах: «В финале. Подросток. Я давал читать мои записки одному человеку, и вот что он сказал мне (и тут привести мнение автора, т.е. мое собственное). И вместо семейства родового (Ростовы) — семейство возникающее, род эфемерный, новый, ищущий благообразия и своего уровня даже (новых) форм» .
Здесь важно отметить, что, говоря о «родовом семействе» в качестве антитезы «случайному», Достоевский всегда имеет в виду семейства, изображенные в сочинениях Л.Н. Толстого. «Вообще в 1870-х гг., касаясь современных семейных проблем, писатель часто упоминает Толстого как историка дворянского семейства. Самый яркий пример подобной оценки по отношению к автору «Детства» обнаруживаем в статье «Именинник», написанной позже «Подростка» .
Рассматривая самоубийство мальчика как феномен, характерный для современного общества, Достоевский противопоставляет ему маленького героя трилогии Толстого: «Есть тут, в этом случае с именинником, одна особенная черта уже совершенно нашего времени. Мальчик графа Толстого мог мечтать, с болезненными слезами расслабленного умиления в душе, о том, как они войдут и найдут его мертвым и начнут любить его, жалеть и себя винить. Он даже мог мечтать и о самоубийстве, но лишь мечтать: строгий строй исторически сложившегося дворянского семейства отозвался бы и в двенадцатилетнем ребенке и не довел бы его мечту до дела, а тут — помечтал, да и сделал» .
«В родовом семействе Достоевский предполагает не просто материальное благополучие или добрые отношения между членами семьи, которые, безусловно, часто отсутствуют в семейных судьбах героев Достоевского. Писатель, очевидно, согласился бы с тем, что дворянские семейства тоже разные и нередко отцы-дворяне нравственно не безупречны» .
Например, М.В. Строганов отмечает некое преувеличение в этой оценке родового семейства героев Толстого: «<...>
Все-таки, по мнению Достоевского, в родовом семействе есть некое сознание общего корня (род), который удерживает детей от случайных поворотов судьбы. Несмотря на то, что в отдельных семьях судьбы персонажей не всегда благополучны, у героев Толстого Достоевский видит этот общий корень. Видимо, писатель полагает, что сознание этого корня не позволяет молодым героям ощутить то отсутствие родовой принадлежности, которое xapaктерно для Аркадия и других героев «Подростка». Если мы внимательно рассмотрим подготовительные материалы «Подростка», то обнаружим, как ведется внутренняя полемика с творцом семейств Ростовых и Иртеньевых, через которую разработана тема «случайного семейства». Недаром К.В. Мочульский пишет: «Подросток» задуман Достоевским как ответ Льву Толстому; семействам Иртеньевых, Ростовых, Болконских противопоставляются семейства Версилова и Сокольских» .
Безусловно, Достоевский признавал талант автора «Детства» в художественном плане. Тем не менее сочинения Толстого рассматриваются в первую очередь как предмет полемического переосмысления в плане идейно-тематическом. В.Я. Кирпотин верно отмечает: «Лев Толстой - гений, и произведения его гениальны, Достоевский в этом не сомневается, однако, указывает он, нельзя забывать, что воспетая Толстым действительность отодвинулась назад, снизилась, выродилась и загнила» .
Разрабатывая тему «случайного семейства» и образ героя из этого семейства, Достоевский всегда сознательно отталкивается от героев Толстого как противоположности своей новой концепции. Например, объясняя подпольную психологию Аркадия — сына случайного семейства, писатель пытается определить суть этого «подполья» следующим образом: «Болконский исправился при виде того, как отрезали ногу у Анатоля, и мы все плакали над этим исправлением, но настоящий подпольный не исправился бы. <...> Причина подполья — уничтожение веры в общие правила. Нет ничего святого» .
В другом месте мы видим следующее короткое описание «случайного семейства»: «Историческое. Левин. Посмотрите на Версилова и его семейство; А потому, если романист юноша, то случайное семейство. Вы тип случайного семейства» . В этом коротком изложении «случайного семейства» не ясна синтаксическая связь между частями. Но вполне возможно предположить, что определение «историческое» имеет прямое отношение к имени героя «Анны Карениной» и «Левин как историческое явление» представляет собой антитезу семейства Версиловых» .
Наконец, в рукописных редакциях мы видим развернутую реплику Версилова о дворянском писателе-историографе. В этой реплике повторяется почти та же мысль, что Николай Семенович излагает в эпилоге и сам писатель в статье «Именинник»: «Он романист, но для меня почти историограф нашего дворянства, или, лучше сказать, нашего культурного слоя, завершающего собою «воспитательный» период нашей истории <…>. В этом «историографе нашего дворянства» мне нравится всего больше вот это самое «благообразие», которого (ты ищешь или) мы с тобой ищем <…> в героях, изображенных им. Он берет дворянство с его детства и юношества, он рисует его в семье, его первые шаги в жизни, его первые взгляды, радости, слезы и все так поэтично, так незыблемо и неоспоримо. Он психолог дворянской души. Но главное в том, что это дано как неоспоримое, и, уж конечно, ты соглашаешься. Соглашаешься и завидуешь. О, сколько завидуют! Есть дети, с детства уже задумывающиеся над своей семьей, с детства оскорбленные неблагообразием отцов своих, отцов и среды своей, а главное, уже в детстве начинающие понимать беспорядочность и случайность основ всей их жизни, отсутствие установившихся форм и родового предания» .
Данные слова есть еще одного доказательство того, что «случайное семейство определяется только путем антонимии родовым семейством». .
Таким образом, понятие «случайного семейства» Достоевский осмысливает как антитезу «родовому семейству», т.е. семье без родовой основы. Через противопоставление «случайности» понятию «род» «случайное семейство» приобретает совершенно новую коннотацию — «отсутствие корня (род)». В «случайном семействе» писатель подчеркивает отсутствие социального и нравственного корня, которое становится причиной усложнения представления юного героя о своем происхождении и своей принадлежности. Другими словами, «случайное семейство» представляет собой проблему, связанную с задачей осознания своей социальной идентичности для молодого поколения в переходное время. Только с пониманием этой коннотаций мы можем глубже вглядеться в душевную проблему детей из «случайных семейств» .
Изображая трагическую судьбу Анны Карениной и мучительные искания Левина, Толстой показывает, что катастрофа, метания, несчастия отдельных людей связаны с тем, что в России «все переворотилось» .
Нарушение гармонии, согласованности естественных потребностей человеческого сердца с обязанностями перед человечеством рассматривается в «Анне Карениной» как один из признаков трагической запутанности времени. Но эта мысль Л.Н. Толстому откроется не сразу. Еще в 1870 году Толстой задумал историю «женщины замужней, из высшего общества, но потерявшей себя, жалкой, но не виноватой» . Роман «Анна Каренина» вобрал в процессе работы самые острые и животрепещущие проблемы современности и составил новый этап в эволюции Толстого.
Сам Толстой писал, что в романе он больше всего любил «мысль семейную». Но, как и всегда, здесь «мысль семейная» не обособлена от общей проблематики эпохи, а наоборот, теснейшим образом связана с нею.
А.Б. Тарасов отмечает: «Л. Толстой на протяжении всего творчества много раз доказывал, что человек изначально добр, что только нравственную чистоту следует считать нормальным состоянием, а грех, зло есть отклонение от нормы, - пишет А.Б. Тарасов. - Подлинное богатство души человека заключается в духе целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви, к которому каждый из нас должен склоняться» .
В центре внимания автора трагедия женщины, осмелившейся во имя искренности любви бросить вызов морали общества. Анна Каренина жила в такое время, когда следовать велениям чувства, отдаваться их порыву до конца, испытывать искренние и серьезные чувства было невозможно. Толстого всецело занимает вопрос о разделенности людей, оторванности их друг от друга, одиночестве. Анна Каренина как раз из тех, чей удел - одиночество. Анна - натура глубоко чувствующая, духовно богатая, искренняя, не умеющая, да и не желающая подчиниться уродующей человека лжи, светскому лицемерию.
Действие романа «Анна Каренина» протекает в течение двух с половиной лет, но Толстой не прослеживает шаг за шагом жизненный путь героини в этот период времени, а выбирает отдельные, самые драматические моменты ее жизни.
«Л. Толстой на протяжении всего творчества много раз доказывал, что человека изначально добр, что только нравственную чистоту следует считать нормальным состоянием, а грех, зло есть отклонение от нормы», - пишет А.Б. Тарасов .
Высокую оценку получил роман Л.Н. Толстого в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского. Федор Михайлович не останавливается на истоках этого злободневного произведения. По мнению Ф.М. Достоевского, семейная тема в творчестве Л.Н. Толстого начинается с его трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность», где главный герой Николенька Иртеньев проживает огромную детскую жизнь. Его воспоминания о семейных отношениях, собственном детстве очень важны в процессе формирования личности.
Ф.М. Достоевский пишет: «Что святые воспоминания будут и у нынешних детей, сомнения, конечно, быть не может, иначе прекратилась бы живая жизнь. Без святого и драгоценного, унесенного в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек. Иной, по-видимому, о том и не думает, а все-таки эти воспоминания бессознательно да сохраняет. Воспоминания эти могут быть даже тяжелые, горькие, но ведь и прожитое страдание может обратиться впоследствии в святыню для души. Человек и вообще так создан, что любит свое прожитое страдание. Человек, кроме того, уже по самой необходимости наклонен отмечать как бы точки в своем прошедшем, чтобы по ним потом ориентироваться в дальнейшем и выводить по ним хотя бы нечто целое, для порядка и собственного назидания. При этом самые сильнейшие и влияющие воспоминания почти всегда те, которые остаются из детства. А потому и сомнения нет, что воспоминания и впечатления, и, может быть, самые сильные и святые, унесутся и нынешними детьми в жизнь. Но что именно будет в этих воспоминаниях, что именно унесут они с собою в жизнь, как именно формируется для них этот дорогой запас - всё это, конечно, и любопытный и серьезный вопрос» .
Ф.М. Достоевский, как и другие писатели ХIХ века, отмечает тесную связь семейных проблем с общественными: «Никогда семейство русское не было более расшатано, разложено, более нерассортировано и неоформлено; как теперь. Где вы найдете теперь такие «Детства и отрочества», которые бы могли быть воссозданы в таком стройном и отчетливом изложении, в каком представил, например, нам свою эпоху и свое семейство граф Лев Толстой, или как в "Войне и мире" его же? Все эти поэмы теперь не более лишь как исторические картины давно прошедшего» .
Именно в «Дневнике писателя» впервые прозвучало определение, «случайное семейство». Это словосочетание Достоевский относит к тем семьям, в которых нет того, что называют семейным очагом, тех крепких уз, которые должны быть между близкими людьми.
«Ныне этого нет, нет определенности, нет ясности. Современное русское семейство становится всё более и более случайным семейством. Именно случайное семейство - вот определение современной русской семьи. Старый облик свой она как-то вдруг потеряла, как-то внезапно даже, а новый... в силах ли она будет создать себе новый, желанный и удовлетворяющий русское сердце облик? Иные и столь серьезные даже люди говорят прямо, что русского семейства теперь «вовсе нет». Разумеется, всё это говорится лишь о русском интеллигентном семействе, то есть высших сословий, не народном. Но, однако, народное-то семейство - разве теперь оно не вопрос тоже?» .
В «Дневнике писателя» Достоевский во всеуслышание сказал об «Анне Карениной» как о великом художественном произведении Л.Н. Толстого. Он посвятил роману статью под названием «Анна Каренина» как факт особого значения». В ней писатель не просто обосновал своевременность появления этого произведения, но и вступил в полемику с современной критикой.
Прежде всего следует остановиться на той высокой оценке, которую дает Ф.М. Достоевский роману «Анна Каренина», несмотря на негативную критику тех дней о романе: «Анна Каренина» - вещь, конечно, не новая по идее своей, не неслыханная у нас доселе. Тем не менее «Анна Каренина» есть совершенство как художественное произведение, подвернувшееся как раз кстати, и такое, с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться, а во-вторых, и по идее своей это уже нечто наше, наше свое родное, и именно то самое, что составляет нашу особенность перед европейским миром, что составляет уже наше национальное «новое слово» или, по крайней мере, начало его, - такое слово, которого именно не слыхать в Европе и которое, однако, столь необходимо ей, несмотря на всю ее гордость» .
Ф.М. Достоевский отметил и влияние А.С. Пушкина на роман Л.Н. Толстого, тем самым подчеркивая преемственность в создании русского романа: «Анна Каренина» - вещь, конечно, не новая по идее своей, не неслыханная у нас доселе. Вместо нее мы, конечно, могли бы указать Европе прямо на источник, то есть на самого Пушкина, как на самое яркое, твердое и неоспоримое доказательство самостоятельности русского гения и права его на величайшее мировое, общечеловеческое и всеединящее значение в будущем» .
Таким образом, роман второй половины ХIХ века откликнулся на важнейшую проблему времени - ослабление внутрисемейных отношений. Для каждого из писателей, обратившихся к этой теме, а среди них И.А. Гончаров, Н.С. Лесков, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, было очевидно, что социальная обстановка, общественная неустроенность повлияла и на взаимоотношения людей, привела к ослаблению родственных связей, вырождению семьи.
С особой силой прозвучала эта тема в романах Ф.М. Достоевского «Подросток» и Л.Н. Толстого «Анна Каренина». Ф.М. Достоевский дал исчерпывающее название этому явлению распада семейных отношений - «случайное семейство». Ему же принадлежит глубокий и полный анализ романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина» в «Дневнике писателя».
Глава 2. Трагедия семьи в контексте художественных поисков Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого в 1870-е годы
2.1. Семья в романе Ф.М. Достоевского «Подросток». Аркадий Долгорукий как «продукт» «случайного семейства»
Роман «Подросток» Достоевский писал в 1874-75 гг. Публиковался роман на страницах демократических «Отечественных записок» (по приглашению Н.А. Некрасова). Интерпретация Достоевским темы отцов и детей, его оценка роли дворянства в период всеобщего разложения старых устоев оказались во многом близки концепции «Отечественных записок» начала 1870-х годов при всем несходстве позиции Достоевского и позиций журнала Н.А. Некрасова - М.Е. Салтыкова-Щедрина в целом.
Как известно, Достоевский всегда внимательно следит за современными событиями, работая над художественными произведениями. «В 70-х гг., уделяя внимание проблемам современного общества и одновременно разрабатывая план «Подростка», Достоевский приходит к осознанию, что нечто необыкновенное происходит в современных семействах в ранее небывалом масштабе» .
В своих записках к роману «Подросток» автор писал: «Вся идея романа - это провести, что теперь беспорядок всеобщий <…> в обществе, в делах его, в руководящих идеях (которых по тому самому нет)» . Понятие «беспорядок» обдумывается Достоевским на ранней стадии работы над «Подростком» в качестве возможного заглавия к роману. В центре внимания писателя - духовная опустошенность, цинизм, разврат, алчность, жажда денег и их власть в современном писателю мире.
Достоевский называл «Подросток» «первой пробой» осуществления своего давнего замысла романа об «отцах и детях». В первой главе «Дневника» за 1876 год он писал: «Я давно уже поставил себе идеалом написать роман о русских теперешних детях, ну, и, конечно, о теперешних их отцах, в теперешнем взаимном их соотношении. <…> Но тут дитя уже вышло из детства и появилось неготовым человеком, робко и дерзко желающим поскорее ступить свой первый шаг в жизни. Я взял душу безгрешную, но уже загаженную страшною возможностью разврата, ранней ненавистью за ничтожность и «cлучайность» свою и с тою широкостью, с которою целомудренная душа уже допускает сознательно порок в свои мысли, уже лелеет его в сердце своем, любуется им еще в стыдливых, но уже дерзких и бурных мечтах свои» .
«Истоки замысла романа восходят к неосуществленному романическому циклу «Житие великого грешника», задуманному в декабре 1869 года: «Подросток» вбирает в себя ряд мотивов первой части «Жития», связанных с детством и юностью героя» . На одной из стадий работы Достоевский предполагал дать подзаголовок к «Подростку»: «Исповедь великого грешника, писанная для себя». Идея Аркадия имеет и свою родословную, восходящую к «Скупому рыцарю» и «Пиковой даме» А.С. Пушкина.
Другие источники романа - факты действительности, материалы, печатавшиеся в русских периодических изданиях. Так, в 1874 году в Петербурге слушалось дело о подделке акций железной дороги. Среди обвиняемых был врач-акушер Колосов, поэтому дело назвали «делом Колосова и его соучастников» и рассматривали как «частное проявление общей одержимости идеей власти золота, «идеей Ротшильда». А. Архипова писала: «…Для вас идеалом служит Ротшильд. Поймите, что все то благородное, что и вы считаете благородным, покупается не золотом, не акционерными предприятиями, не стремлением каждого в Ротшильды, стремлением, приводящим нас только к Колосовым» .
«Идея Ротшильда» стала ведущей при оформлении идеи центрального героя романа - Аркадия Долгорукого. Материалы следствия по делу Колосова Достоевский использовал для создания сюжетной коллизии, связанной с фигурой афериста Стебелькова (в черновых материалах неоднократно называемом Колосовым) и князя Сокольского.
Период всеобщего разложения делал необычайно острой проблему взаимоотношения личности и общества в настоящем и будущем. Рождалась необходимость объективного исследования потенциальных возможностей различных слоев общества и характерных для них умонастроений.
Другой судебный процесс, отразившийся в романе, - не уголовный, а политический - дело долгушинцев. Материалы этого процесса также были изучены Достоевским. «Знакомство с судебными отчетами устраняет колебания писателя в выборе плана романа: в качестве центральной определяется проблема поколений, «отцов и детей», таившая в себе широкие возможности для идейно-художественного исследования того «химического разложения», которое постигло общество и человеческую душу» .
Обдумывая сюжет «Подростка» писатель пишет: «Общество химически разлагается. Все врозь и никаких связей не только в русском семействе, но даже просто между людьми. Даже дети врозь» .
«Случайное семейство», не скрепленное ни духовной близостью родителей, ни общей заботой о детях, становится у Достоевского символом того лишь внешнего объединения чуждых друг другу людей, в которое угрожает переродиться буржуазное общество в целом» .
«Подросток» - роман-исповедь. Он написан от лица юноши Аркадия Долгорукова в форме его «Записок». По жанру - это «роман воспитания», в котором рассказывается о становлении характера и жизненной позиции молодого человека» .
Аркадий Долгорукий является незаконнорожденным сыном помещика Версилова и Софьи Андреевны, жены дворового человека Макара Ивановича Долгорукого, которого она бросила ради Версилова. С детства Аркадий был уязвлен двусмысленностью своего положения, он тяготился своей аристократической фамилией, испытывал сложные противоречивые чувства к отцу, восхищаясь и ненавидя его одновременно. Из-за этих истязающих чувств и переживаний он решил «порвать со всеми радикально» и «уйти в свою идею» - «стать Ротшильдом». Но он стремится к богатству не ради своего удовольствия и роскоши, а ради тайного осознания того, что он могущественен, превосходен и властен над людьми. Но жизнь, его стремление к людям, желание любить и быть любимым вынуждают Аркадия уйти от намеченного плана.
«Подросток» является своеобразным вариантом «романа воспитания», который был широко распространен в мировой литературе. Но здесь автор полагает необходимым обратить внимание на процесс нравственного и умственного формирования юноши из «случайного семейства», который попадает в сложный жизненный круговорот, испытывает на себе разложение буржуазной действительности и тоскует по идеалам добра, правды и любви. Семейная хроника становится хроникой социальных сдвигов в России.
«В родовом семействе Достоевский предполагает не просто материальное благополучие или добрые отношения между членами семьи, которые, безусловно, часто отсутствуют в семейных судьбах героев Достоевского. Писатель, очевидно, согласился бы с тем, что дворянские семейства тоже разные и нередко отцы-дворяне нравственно не безупречны» . Например, М.В. Строганов отмечает некое преувеличение в этой оценке родового семейства героев Толстого: «<...> Достоевский совершенно несправедливо оценивает изображение «родового» семейства у Толстого: ни у героя «Детства», ни у Пьера Безухова нет этого родового семейства» .
Первые же страницы романа погружают читателя в жестокий мир социальных отношений. «Аркадий - незаконный сын помещика Версилова и бывшей крепостной крестьянки, формальный отец его - тоже крестьянин, а теперь странник - Макар Долгорукий. Отсюда постоянное ощущение незаслуженной оскорбительности своего двусмысленного положения: «Долгорукий, но не … князь». Несчастная судьба ребенка словно бы задана этими обстоятельствами: постоянная жизнь в чужих людях, надругательства над его достоинством в пансионе Тушара, горькая тоска по матери и мечты о встрече с отцом» .
Ротшильдовская идея оформляется у Аркадия задолго до приезда в Петербург. Ее истоки - в разного рода ущемлениях, социальных, нравственных, испытанных в детские годы мечтательной и «бесконечно», «колоссально» самолюбивой личностью. Идея - это выход из одиночества: «<…> уйду в свою скорлупу. Именно в скорлупу. Спрячусь в нее, как черепаха… Я буду не один.<…> Никогда теперь уже не буду один, как в столько ужасных лет до сих пор» .
Одновременно идея - путь самоутверждения, обретения «уединенного и спокойного сознания силы», могущества и свободы. В романе изображается социальное и моральное разложение дворянского класса. Старый князь Сокольский вызывает чувство жалости, молодой - презрение. Портрет дворянства дополняется обрисованными в сатирических тонах фигурами барона Бьоринга и молодого Версилова (сына Андрея Петровича от первого брака). Для социального поведения дворян характерна готовность в иных случаях пойти даже на сговор с темными дельцами вроде подельщика акций Стебелькова и шантажиста Ламберта.
С этим коварным миром порока и разложения предстоит встретиться Подростку, пройти через его искушения и при этом сохранить живую душу. Предстоит борьба, требующая выдержки и мужества, постепенно Подросток осознает этот закон жизни.
Он убежден, что именно деньги могут дать власть над людьми, заменив ум, талант и знатное происхождение. Поэтому он не сразу приходит к истинным представлениям о ценностях в жизни.
Пораженность Подростка уродующей атмосферой действительности сильна, но, однако, не всеобъемлюща. Стремление героя реализовать себя в мире, то есть реализовать идею, постоянно сталкивается с его нравственными исканиями. Эта конфликтность присутствует, по сути дела, и в обосновании Подростком конечной цели своей идеи: «<…> вы думаете, что я желал<…> могущества, чтоб непременно давить, мстить? В том-то и дело, что так непременно поступила ординарность. Моя идея не та. Мне именно нужна моя порочная воля вся, - единственно, чтоб доказать самому себе, что я в силах от нее отказаться» .
Таким образом, высший момент самоутверждения - отказ от власти, приносимой миллионами, рассматривается Подростком как нравственное противостояние общепринятым нормам поведения в период всеобщего разложения.
Аркадий считает собственным открытием идею о богатстве, добытом в результате «упорного и непрерывного накопления», дающем ординарному незаметному человеку безграничную свободу и недосягаемое величие. Деньги, управляющие миром, вознесут его над Коперником и Шекспиром, считает Аркадий. Впрочем, есть в этой идее некоторые штрихи, позволяющие увидеть чистоту Подростка: он не собирается быть «ни закладчиком, ни процентщиком». «Давить и мучать я никого не буду и не хочу. Никому бы я даже не отомстил» .
Апофеозом его мечты становится такая картина: «Я отдам все мои миллионы людям; пусть общество распределит там все мое богатство, а я - я вновь смешаюсь с ничтожеством» .
Так, в сложной казуистике рассуждения Подростка смешиваются жажда самоутверждения во что бы то ни стало и некая высшая цель - отдать богатство обществу, не претендуя даже на известность. Именно это последнее свойство идеи дает возможность Подростку в самом конце исповеди, когда он уже расстался с мыслью о богатстве и устремился к общественно-полезной деятельности, заключить: «Я кончил. Может быть, иному читателю хотелось бы узнать, куда девалась моя идея и что такое та, новая, начинавшаяся теперь для меня жизнь, о которой я так загадочно возвещаю? Но эта новая жизнь, этот новый открывшийся передо мной путь и есть моя же «идея», та самая, что и прежде, но уже совершенно в ином виде, так что ее и узнать нельзя» . Путь духовного обновления Подростка в романе движется от прежней «ротшильдовской» идеи к ее полному обновлению.
Перед Достоевским, писавшим «детство и отрочество» Аркадия Долгорукого был пример великого создания Л.Н. Толстого. На это произведение Достоевский обратил внимание, еще не зная имени автора.
«С одной стороны, ему хотелось добиться подобной глубины психологического анализа, с другой - подчеркнуть совсем иной характер своего героя, представляющего другую среду и другое время» .
Аркадий Долгорукий по возрасту, происхождению, по своему мироощущению представляет новое поколение разночинной интеллигенции. Перемену фамилии усыновлением он считает позором, изменой своему детству. Жалость к себе подобным Подросток отвергает. Мечтая сблизиться с Версиловым, он точно передает свои чувства: «Мне не дворянство версиловское нужно было<…> не рождения моего я не могу ему простить, а <…> мне самого Версилова всю жизнь надо было, всего человека, отца» .
Поразительно по глубине анализа описание первого оскорбления, пережитого мальчиком в пансионе Тушара. Добрый, доверчивый ребенок делает потрясающее открытие: существует социальное неравенство, законы которого он невольно нарушил. Его осмеивают товарищи, он же думает, что «мы смеемся, оттого, что нам весело». Душа еще не готова допустить возможность оскорбления. Поэтому первая реакция - удивление: «Я был только удивлен, а не оскорблен, я еще не умел оскорбляться Мне казалось, что я что-то сшалил, но когда я исправлюсь, то меня простят и мы опять станем вдруг веселы, пойдем играть на дворе и заживем как нельзя лучше» .
С этой минуты появляется у Аркадия сознание своей принадлежности к партиям общества, а позднее - готовность защищать свое достоинство разночинца. «Поверьте, не нахожу никакой чести называться Версиловым», - говорит Аркадий Версилову. И умный Версилов понимает его горячность. «Твой ответ непременно должен быть демократичным», - отвечает он .
Демократизм Подростка проявляется в том, что он приглядывается к уличной толпе, замечая перед началом трудового дня черты особенно привлекательные: «Я люблю дорогой, спеша, или сам у кого спросить по делу, или меня если кто об чем-нибудь спросит: и вопрос и ответ всегда кратки, ясны, толковы, задаются не останавливаясь, и всегда почти дружелюбно» .
Зато с какой болью пишет он в другом месте о том, какой мрачный и разобщенный вид имеет рудовой люд Петербурга вечером: «Сколько угрюмых лиц простонародья, торопливо возвращающегося в углы свои с работы и промыслов! У всякого своя угрюмая забота на лице и ни одной-то, может быть, общей всесоединяющей мысли в этой толпе!» .
Застенчивость Подростка проявляется, в частности, в том, что он не любит распространяться на эти темы, но, чего бы ни касался разговор, всегда обнаруживается его живое социальное чутье.
Характерно, что для Версилова, при всем его либерализме, люди из народа, даже любимая им Софья Андреевна, мать Аркадия, и Лиза, - это «они», носители, может быть, очень высокого, но чуждого им сознания. Подростка это всякий раз коробит: «Кто они? Я вас не понимаю - Народ, мой друг, я говорю про народ» .
Так же парирует Аркадий рассуждения Версилова, что «вечные труженики» более всего любят праздность. «Отдых, может быть, а не праздность», - поправляет он. Версилов, хорошо понимающий Аркадия (ведь угадал же он его ротшильдовскую идею) замечает: «Ты, Аркадий, как юноша нашего времени, наверное, немного социалист» . В этой шутливой характеристике есть доля истины. Речь идет не об убеждениях Подростка, которых он не успел выработать, а о его социальных симпатиях.
«Ушедший вначале из университета, чтобы погрузиться в свою «идею», закрыться от мира «в скорлупе», Аркадий сохраняет многое из психологии русского студента 1870-х годов. Само слово «студент» олицетворяет в романе живой ум, прямоту души, независимость суждений, преданность общественным интересам» .
Очарование отношений Аркадия со светской красавицей Катериной Николаевной Ахмаковой состоит именно в том, что они могут беседовать «как студент со студентом». «Я читаю русские газеты, по две газеты в день <…> я русская Россию люблю, - признается она. - Вы помните, мы иногда по целым часам говорили про одни только цифры, считали и примеривали, заботились о том, сколько школ у нас, куда направляется просвещение. Мы считали уголовные дела и убийства, сравнивали с хорошими известиями <…> Хотелось узнать, куда все это стремится и что с нами самими, наконец, будет» .
Таким повседневным живым интересом к газетным сообщениям, который характерен, по мысли Достоевского, для передовой молодежи обладал он сам. Его романы, повести, публицистические статьи исследовали современность на основе фактов действительности. «Студентом» в этом смысле предстает Аркадий и в разговоре со своей сестрой по отцу Анной Андреевной: «Кто не мыслит о настоящей России, тот не гражданин» .
По мере развития Подростка его связь с идеями времени упрочивается. Можно сказать, что Аркадий не только взрослеет, но, уходя из своего подполья, расставаясь с мечтой об обогащении, все ближе подходит к лучшей части молодого поколения. Первые шаги в этом направлении связаны с муками совести вопреки равнодушию, которого требует «идея»: «cлезы стыда», после того как он вместе с приятелем оскорбил на бульваре девушку, горькая память о том, как он жестоко отозвался о Версилове, повлияв, быть может, на душевное состояние несчастной Оли перед самоубийством. Заботы о подкинутом ребенке, на которого ушли все накопленные деньги (опять-таки в отступление от «идеи»), и другие порывы доброго сердца сближают подростка с «общей жизнью». Если поначалу Аркадий решает уединиться, или, как он выражается, «сократить людей», то впоследствии жизнь без людей становится бессмысленной и, наоборот, возникает потребность жить для людей. «У меня теперь нет «моих» дел», - заявляет Подросток, - Нет ничего выше, как быть полезным» .
Но путь Подростка не прост. Его всюду подстерегают разные соблазны окружающего мира, которые могут с легкостью удовлетворить все плотские и душевные желания человека. Его увлекает общество молодого князя Сокольского, возможность жить на широкую ногу, играть на рулетке, пока инцидент с шулером Афердовым и отступничество князя не обнаруживают всю мерзость такого существования.
Последним испытанием становится попытка использовать «документ» против Ахмаковой в союзе с шайкой Ламберта. Достоевский долго готовил этот эпизод романа, придавая ему большой идейный и сюжетный смысл. Здесь причудливо переплелись высокие и низменные чувства Аркадия: безумная любовь к Ахмаковой, ревность, жажда мести, желание спасти Версилова, вернуть его маме. Апофеоз сцены с «документом» - нравственная победа Аркадия в результате напряженной внутренней борьбы. «Я взял душу безгрешную, - писал Достоевский, - но уже загаженную страшною возможностью разврата, ранней ненавистью за ничтожность и «случайность» свою и с тою широкостью, с которой еще целомудренная душа уже допускает сознательно порок в свои мысли, уже лелеет его в сердце своем, любуется им еще в стыдливых, но уже дерзких и бурных мечтах своих, - все это оставленное на единственно свои силы» .
«Аркадий Долгорукий оказывается в силах побороть зло. Из всех героев Достоевского, включая Алешу Карамазова, только ему удается предотвратить преступление» .
В романе психологически достоверно показано растлевающее влияние преступного мира на молодые души. Бандитизм «ламбертовского» типа - еще новое для России явление. Подросток замечает, что само слово «шантаж» недавно стало появляться в газетах, юристы стремятся определить особенности этого уголовного преступления. И все же Достоевский сумел ярко обрисовать фигуры сообщников Ламберта, известных больше не именами, а кличками - «рябой», «верзила». Сам Ламберт существо абсолютно безнадежное в нравственном смысле, но люди, попавшие в его сети, выглядят иначе. Они ненавидят Ламберта, но зависят от него. «Верзила» Андреев, пропивший и проевший приданое сестры, по месяцам не моется и не меняет платье, он уверяет, что нет разницы между честным человеком и подлецом, а ночью плачет по ночам как мальчишка. В результате Андреев кончает жизнь самоубийством. Примечательна фигура Тришатова, одаренного мальчика, тонко понимающего литературу и музыку, но наделенного каким-то тайным пороком, которое вызывает чувство брезгливости даже у Альфонсинки. Тришатов порывает с Ламбертом, чтобы помочь Подростку, но дальнейшая судьба его остается неизвестной.
Столкновение с этим миром укрепляет у Подростка стремление к честной жизни и высоким помыслам. «Я отверг союз с мерзавцами и победил свои страсти». Что делать и как жить - вот главные вопросы, на которые ждет ответа от отца Аркадий.
«С детских лет Аркадий ждал встречи с отцом. Он был влюблен в Версилова как человека образованного, интеллектуального, известного своим либерализмом» .
Поэтому «идея Ротшильда», по оценке Версилова, - свидетельство сложной, пробивающейся к истине сквозь паутину лжи, индивидуальности Подростка. Версилов видит в Аркадии личность, способную противостоять и бороться. В дискредитации Версиловым идеи Подростка и учитывается тот нравственный аспект, без которого избранная героем форма самоутверждения теряли для него всякий смысл («Наживать деньги бесчестно <…> Ну, ты купил дешевле, перепродал дороже - два раза обманул <…> К тому же в Ротшильде подленькая мысль о самообеспечении». ).
Столкновение Подростка с реальной пореформенной русской жизнью приводит героя к ряду падений (Ламберт, рулетка, письмо Ахмаковой - «документ»), но жажда нравственной гармонии одерживает верх. Идеи Версилова и Макара Долгорукого осмысляются Подростком в качестве идей, противостоящих его собственной, разрушающих ее. Его тоска по идеалу «постоянно возрастает» . И хотя на страницах, завершающих роман, не дается определения того, в чем видит истину Подросток, вступивший на путь «знания добра и зла», о качественно изменении его идеи свидетельствует противопоставление временных категорий «тогда» и «теперь», которое закрепляется героем за собственным осмыслением «идеи Ротшильда» в период совершающихся событий и в момент повествования о них.
В представлении автора Версилов олицетворяет собой «высший культурный тип русского дворянства, тип русского европейца», как формулировал писатель. Это «лишний человек» в изображении Достоевского. Он важен в романе как отец и человек, оказавший большое влияние на сына» .
«Случайное семейство», членом которого ощущает себя Подросток, связало дворянина Версилова и странника из народа Макара Долгорукого. Версилов и дорожит этой связью, и тяготится ею. По замыслу Достоевского, Версилов - духовный аристократ, оторванный от народа, трагический скиталец, наделенный способностью сострадать всему миру. Любовь к России и вера в ее историческую миссию сочетается у него с привязанностью к Европе. Сознавая свою «оторванность» от почвы, от вековых русских традиций и стремясь прорваться к ним, он обречен на трагическое одиночество и бездеятельность.
В эпилоге романа воспитатель Подростка, Николай Семенович, которому автор доверяет свои мысли, говорит о Версилове: «Это - дворянин древнейшего рода и в то же время парижский коммунар. Он истинный поэт и любит Россию, но зато отрицает ее вполне. Он без всякой религии, но готов почти умереть за что-то неопределенное, чего и назвать не умеет, но во что страстно верует. По примеру множества русских европейских цивилизаторов петербургского периода русской истории» .
Неодолимой привлекательностью наделен для Аркадия образ его отца, Андрея Петровича Версилова. В нем он видит все то, чего лишен сам: красоту, уверенность в себе и в своем влиянии на окружающих, спокойное достоинство.
Версилов так определяет свою внутреннюю суть: «gentilhomme russe et citoyen du monde» (русский дворянин и гражданин мира). Версилов - русский европеец, подобно дворянским интеллигентам 1830-40-х гг. Создавая этот образ, Достоевский связывал его с Герценом, который воплотил собой наиболее ярко тип «русского скитальца» .
В одном из разговоров с Аркадием он с вдохновением размышляет о глубокой связи образованного русского человека с европейской культурой: «Русскому Европа так же драгоценна, как Россия: каждый камень в ней мил и дорог. Европа так же была отечеством нашим, как и Россия. О, нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, но я никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и искусств, вся история их - мне милей, чем Россия. О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это нам дороже, чем им самим!» .
«Версилов - сложный, двоящийся образ. Во многом он напоминает Николая Ставрогина: в нем есть демоническая привлекательность и эстетизм, неотразимо действующие на всех и особенно на женщин. Он так же отмечен трагической опустошенностью; все бури, и духовные, и сердечные, у него уже в прошлом, таинственном для окружающих. Версилов старше Ставрогина, он пережил «ставрогинский» возраст, да и принадлежит он другому поколению. Этот герой наделен не только демонизмом и богоборческой силой, но и глубокой задушевностью, способностью к рефлексии» .
По мысли Достоевского, истоки трагизма дворянина Версилова - в неспособности постичь народную русскую правду. Эта идея утверждается Достоевским в символической сцене «разбивания» иконы завещанной Версилову Макаром Долгоруким. «Жажда идеала и отсутствие веры порождают, по Достоевскому, безмерную гордость и безмерное презрение к себе, обусловливая тщетность попыток героя «смирить себя»: самосовершенствование при столкновении с действительностью оборачивается требованием подчинения, признания за собою права называться «высшим человеком» .
«Продолжая художественную разработку темы «отцов» и «детей» (начатую еще в романе «Бесы»), Достоевский изображает Подростка и Версилова как представителей двух поколений русского общества. Между ними устанавливаются сложные отношения, включающие и идейную рознь, и преемственную связь, что предопределяет их постепенное сближение. По замыслу писателя, Версилов — типичный человек 1840-х годов, либерал, «западник», горячо исповедовавший когда-то идеи утопического социализма. Но, не найдя нигде ответа на мучающие его вопросы, он превращается во внутренне опустошенного человека, равнодушного к людям и в одинаковой степени способного как на доброе, так и на злое дело. Такова, по мысли Достоевского, цена оторванности от «народной почвы», воплощенной в романе в образе крестьянина Макара Ивановича, бывшего дворового Версилова» . В романе проявляется концепция писателя о том, что судить индивидуалиста надо судом народной правды. Тем не менее, именно в слова Версилова вкладывает Достоевский некоторые дорогие сердцу идеи, например, мысль о несовпадении развития технического прогресса и уровня нравственности: «Я буду знать все открытия точных наук,— говорит Версилов,— и через них приобрету бездну комфортных вещей. Теперь я сижу на драпе, а тогда все будем сидеть на бархате. Но что же из этого? При всем комфорте и бархате для чего, собственно, жить?..» .
Существенно, что «отцов» представляет не один Версилов, но и Макар Долгорукий - «законный отец» Аркадия. «Макар Долгорукий, как и Версилов, - странник, но в отличие от Версилова Макар воплощает нравственное «благообразие», всепримиримость, всеотзывчивость. В нем живет многовековой опыт народной России» .
В «Подростке» Достоевский впервые дал крупным планом образ «народного странника», который носит в себе положительные религиозные идеи. Это Макар Иванович Долгорукий. Ему свойственны «веселие сердца» и «благообразие», которых так не хватает людям, погрязшим в страстях, корысти и беспокойстве. Макар Иванович оказывает влияние на всех членов «версиловского» семейства. Он уходит из жизни, но оставляет глубокий духовный след. Во многом благодаря ему Аркадий выходит из своих метаний внутренне повзрослевшим. В конце романа автор оставляет своего героя на пороге новой жизни, о его «Записках» говорится, что они «могут послужить материалом для будущего художественного произведения, для будущей картины - беспорядочной, но уже прошедшей эпохи», когда «минет злоба», когда «будущий художник отыщет прекрасные формы даже для изображения минувшего беспорядка и хаоса» . «Подросток» завершается верой в новую жизнь в новый идеал красоты. По мысли Достоевского, этой верой Аркадий был обязан прежде всего Макару Ивановичу, народному идеалу святости. Писатель подчеркивает, что это идеал чужд византийской строгости и монашеского аскетизма» .
«Подросток» - книга о юноше, юности, окрашенная в грустно-элегические тона, единственный из пяти великих романов, в котором нет трагического конца. Возможно, это объясняется тем, что, работая над ним, Достоевский неожиданно вновь пережил минуты своей юности» .
«Во всеобщем беспорядке Аркадий ценой мук и душевных усилий отыскивает «руководящие нити», учится различать добро и зло, впитывая смелую и широкую мысль «европейца» Версилова и усваивая народную правду Макара Ивановичу» .
2.2. Трагедия семейного начала в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина».
Для Л.Н. Толстого художественное творчество всегда было способом анализа жизни и искания истины. От описания реалистических картин жизни к осмыслению ее - таково движения Толстого при создании художественного произведения. То же самое можно сказать о романе «Анна Каренина». В процессе написания романа писатель начинает осознавать, что корни индивидуума тесно сплетены с другими корнями, история одного человека неизбежно становится историей многих людей, историей общества. Желая написать трагическую историю молодой женщины, Толстой приходит к созданию романа о трагической эпохе в истории страны - в этом состоит логическое движение Толстого от замысла к реализации.
В центре внимания автора трагедия женщины, осмелившейся во имя искренности любви бросить вызов морали общества. Анна Каренина жила в таком обществе, где следовать велениям чувства, отдаваться их порыву до конца, испытывать искренние и серьезные чувства было невозможно. Толстого всецело занимает вопрос о разделенности людей, оторванности их друг от друга, одиночестве. Анна Каренина как раз из тех, чей удел - одиночество. Анна - натура глубоко чувствующая, духовно богатая, искренняя, не умеющая, да и не желающая подчиниться уродующей человека лжи, светскому лицемерию.
Действие романа «Анна Каренина» протекает в течение двух с половиной лет, и «Толстой не шаг за шагом прослеживает жизненный путь своей героини в этот период времени, а выбирает отдельные, самые драматические моменты ее жизни и лишь коротко рассказывает об остальном» .
Началом своей духовной жизни Анна считает встречу с Алексеем Вронским. Пробуждение глубокого чувства к нему делает ее преступницей в собственных глазах. Противоречие между поведением «честной» жены и матери и чувствами, которые она испытывает к Алексею, делают существование Анны невыносимым. «Любить или не любить Вронского?» - Анна не рассуждает на эту тему: она знает, что она не может и не должна любить его и любит. Анна не вольна в своем чувстве: «Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признала его, и тогда же перенеслись на подходящую толпу, как бы ища кого-то. В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшею ее румяные губы. Как будто избыток чего-то переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке. Она потушила умышленно свет в глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке» .
Семейной жизни Вронский не знал, т.к. мать его в молодости была блестящей женщиной и имела много романов, известных всему светскому обществу. Отца своего Вронский не помнил, воспитывался в Пажеском корпусе, а попав в свет богатых петербургских военных, к любовным делам интереса не проявлял.
В Москве он познакомился с Кити Щербацкой, которая нравилась ему как милая и невинная девушка. «Он не знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманивание барышень без намерения жениться и что это заманиванье есть один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он. Ему казалось, что он первый открыл это удовольствие, и наслаждался своим открытием» . Он не мог бы поверить, если бы узнал, что то, что доставляло такое «большое и хорошее удовольствие» ему, а главное ей, могло быть дурно.
«Женитьба для него никогда не представлялась возможною. Он не только не любил семейной жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более - смешное» .
Вронский оправдывает «разнообразие» греховной жизни «красотой» и «элегантностью» и искренне не понимает всей серьезности тех страшных последствий, которые повлекла за собой затеянная им изящная светская связь сначала с Кити, потом с Анной. «За что мы все так мучаемся, когда все могло быть так хорошо?» - вопрошает сам себя в недоуменном размышлении Вронский, неожиданно столкнувшись с настоящей жизнью, с незнакомым ему понятием «семья», с фактом существования опозоренного мужа, сначала вообще не принимавшегося им в расчет» .
«Анна - замужняя женщина, у нее семья, маленький сын Сережа и нелюбимый муж - крупный государственный чиновник. Она довольно долгое время сносила жизнь в безлюбовной семье. Но настал момент, когда любовь к другому человеку прорвалась сквозь все преграды. И сразу же счастье омрачилось чувством ее трагической обреченности. В чем же источник ее трагизма?» .
Однажды испытав чувство искренней любви, Анна уже не могла по-прежнему относиться к мужу. Теперь она презирала его. Остаться его женой было бы теперь поистине безнравственно. С другой стороны, уйти к Вронскому значило покинуть любимого сына, вообще остаться вне семьи, перейти на положение любовницы. Для нее это тоже несовместимо с истинной нравственностью. Напряженная борьба в героине романа между рассудком, долгом и счастьем любить завершается победой чувства.
«Художественное раскрытие судьбы Анны Карениной как трагедии, из которой нет исхода, придает роману остроту социального разоблачения. От Анны, прежде всего, отвернулось светское общество. До тех пор, пока она сохраняла свое положение жены Каренина, ее не осуждали, а даже поощряли ее любовь к Вронскому. Измена мужу в глазах света - это не беда. Светские дамы считали это чуть ли не обязательным украшением своей жизни, а кузина Анны Бетси Тверская способствовала ее встречам с Вронским в своем салоне» .
«Анна столкнулась с тем, что светское общество поощряет тайные измены, но не прощает искреннюю и открытую любовь. Более того, отдаваясь лихорадочно-жадной любовной страсти к Вронскому, Анна оставляет с Сережей свои материнские чувства» . О том, как Сереже не хватает Анны, Толстой пишет со щемящей болью человека, который сам рано лишился матери: «При виде такой женщины в душе его поднималось чувство нежности, такое, что он задыхался и слезы выступали на глаза. И вот-вот ждал, что она подойдет к нему, поднимет вуаль. Все лицо его будет видно, она улыбнется, обнимет его, он услышит его запах, почувствует нежность ее руки и заплачет счастливо, как он раз вечером лег ей в ноги и она щекотала его, а он хохотал и кусал ее белую с кольцами руку» .
По мнению Толстого, Анна переступила нравственный закон не столько потому, что она ушла от Каренина, сделавшись неверною женой, сколько в силу того, что она стала неверной матерью.
И пусть потом Анна мучается, вспоминая о сыне, пусть тайком пробирается к нему, рискуя быть с оскорблением изгнанной из чужого и враждебного для нее теперь дома Каренина, пусть перед смертью она мысленно обращается к сыну как к единственно и неизменно близкому ей существу, - Толстой, терзаясь вместе с ней, не может простить измены матери и забыть того, что она, спасая себя от мертвенного бездушия каренинского дома, оставила там Сережу.
Толстой доказывает всем содержанием романа великую правду евангельского завета о таинстве брака и святости брачных уз. «Драматична безлюбовная семья, где приглушены или вообще отсутствуют чувственные связи между супругами. Но не менее драматичен и разрыв семьи. Для душевно чуткого человека он неизбежно влечет за собой нравственное возмездие. Вот почему в любви к Вронскому Анна испытывает нарастающее ощущение непростительности своего счастья» .
Жизнь приводит героев к уродливой однобокости их чувств, особо оттеняемой отношениями Левина и Кити. «Кити крепче опиралась на руку Левина и прижимала ее к себе. Он наедине с нею испытывал теперь, когда мысль о ее беременности ни на минуту не покидала его, то, еще новое для него и радостное совершенно чистое от чувственности наслаждение близости к любимой женщине» .
Именно такого, духовного единения нет между Анной и Вронским. А ведь без этого единения не возможны ни крепкая семья, ни верная любовь. Мечту Вронского о детях Анна объясняет тем, что «он не дорожил ее красотой». В беседе с Долли Анна цинично заявляет: «<…> Чем я поддержу его любовь? Вот этим?» Она вытянула белые руки перед животом» .
В конце романа уже невозможно узнать прежнюю Анну. Пытаясь всеми силами удержать угасающую страсть Вронского, она поддразнивает его ревнивые чувства: «Бессознательно в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам Анна делала все возможное, чтобы возбудить в них чувство любви к себе» .
Так, например, во время встречи с Левиным она «целый вечер делала все возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер…».
То же самое наблюдала Долли, гостившая в имении Анны и Вронского. Она видела, что «Анна недовольна тем тоном игривости, который был между нею и Весловским, но сама невольно впадала в него…»
«- Да, если правду сказать, мне не понравился тон Весловского, - сказала Дарья Александровна, желая переменить разговор.
Ах, нисколько! Это щекотит Алексея и больше ничего; но он мальчик и весь у меня в руках; ты понимаешь, я им управляю, как хочу. Он все равно, что твой Гриша… - ответила Анна» .
Дом, в котором живут Анна и Вронский, мы видим глазами Долли, которая, презрев все условности, посещает Каренину, желая высказать свое дружелюбное отношение к Анне. Все в этом роскошном доме кажется ей чужим и холодным, в том числе Анна. Европейская роскошь, изобилие, щегольство, про которые Долли читала в английских романах, увидела она наяву. Однако это не принесло счастья Анне и Вронскому. Оказалось, что Анна не знает даже сколько зубов прорезалось у дочки, не может отыскать какую-то игрушку для девочки. «То, что, по мысли Толстого, составляет счастье любой другой женщины - семья, дети - не может сделать счастливой Анну, одержимую эгоистической страстью» .
«Толстой показывает, что в Анне жила страсть, эгоистическое желание удовлетворения личного чувства, а не любовь. Эта страсть заставляла ее мучить, предавать и обманывать не только мужа, но и сына, и Вронского, и саму себя. По словам писателя, «дух зла и обмана…» стал ее неизбежным спутником. Анну злили даже добродетели мужа» . «Ты поверишь ли, - жаловалась она Стиве Облонскому, - что я, зная, что он (Каренин) добрый, превосходный человек, что я ногтя его не стою, я все-таки ненавижу его. Я ненавижу его за великодушие» .
Происходит отпадение от нравственного закона «живой жизни», процесс которого Толстой описывает подробно и ярко в своем романе.
В критической литературе о романе «Анна Каренина» существует несколько взаимоисключающих точек зрения на поступок героини Толстого, поддавшейся страсти. Так, А.Г. Гродецкая пишет о том, что ослепленность страстью героини «есть условие как ее осуждения, так и оправдания. Преступление, грех, зло изображаются Толстым как преступление грех, зло, и должны быть наказаны, но все сочувствие при этом отдано героине, ее нравственному достоинству, духовной красоте и милой детской душевности» . Подобной точки зрения придерживались и критик Н.Н. Страхов , и литературовед А.Б. Тарасов . Они зачитывались романом и нередко давали положительные отзывы. Современный литературовед В.А. Недзвецкий говорил о том, что «не супружеская или патриархальная идиллия, а неизбывное психологическое напряжение и нравственная распря будут господствовать в жизни семьи Карениных» .
Гораздо чаще в критической литературе встречается утверждение о безвыходности положения женщины, нарушившей закон, господствующий в обществе, и обвинение обществу, которое своим поведением подтолкнуло Анну к трагической развязке. «Героиня романа шаг за шагом проходит жизненный круг, в котором меняются обстоятельства, но остается неизменным противоречие ее жизни: жизнь постоянно оскорбляет, сковывает, а в конце концов и разрушает чувство любви, которое для Анны - основа бытия» .
По мнению Толстого, прямая борьба за свое счастье, которой Анна отдала жизнь, не приносит его. Надо бороться за что-то другое, искать правды, стремиться жить в согласии с законами совести и любви к людям, и счастье придет. «Не надо жить для того, что мы понимаем, к чему нас влечет, чего нам хочется, а надо жить для чего-то непонятного, для Бога. <…> Надо жить для правды» . Правдой, совестью, которая не позволяет обидеть другого человека для осуществления своих желаний, у Толстого является Бог.
Мысль о том, что невозможно построить свое счастье на несчастье другого человека, выражена в романе Толстого с помощью сюжетных линий Анна - Вронский, Кити - Левин. Долли размышляет: «Как счастливо тогда вышло для Кити, что приехала Анна, и как несчастливо для нее. Вот именно наоборот, тогда Анна была так счастлива, а Кити считала себя несчастливой. Как совсем наоборот» . Толстой совершенно сознательно располагает события так, что в те моменты, когда Анна и Вронский счастливы, Кити и Левин оказываются несчастны. И наоборот: благополучие Левина и Кити противопоставляется неустроенности судеб Анны и Вронского, драме Анны. Если линия Анны в общем виде развивается от счастья к несчастью, к диссонансам, смерти, то Левин, напротив, от несчастья, разлада, трудностей идет к успокоению, гармонии, счастью. Такое противопоставление во времени счастья Анны и Левина поддерживает контраст сюжетных линий.
«Несогласие с позицией Анны Толстой выразил и композиционно, не закончив роман смертью главной героини, а посвятив еще целую объемную часть поискам положительной правды и обретению веры Константином Левиным» .
Эпиграфом к роману - «Мне отмщение и аз воздам» - Толстой отнимает право у общества судить Анну, которая выше и чище его. Только Богу, а не людям принадлежит право суда над героиней. Но этот же эпиграф обвиняет и Анну. По свидетельству М.С. Сухотина, сам Толстой так определял смысл эпиграфа к роману «Анна Каренина»: «Я выбрал этот эпиграф, чтобы выразить ту мысль, что то дурное, что совершает человек, имеет своим последствием все то горькое, что идет не то людей, а от Бога, и что испытала на себе и Анна Каренина» .
«Мысль семейная» звучит в романе как назидание о том, какой должна быть семья, связанная с домом. В первой же фразе романа встречается слово «семья», «дом». Далее идут «муж» и «жена». И над всем этим высится «отмщение» эпиграфа.
Занятия «правильной» семьей в «Анне Карениной» во многом имеют схождения с «Домостроем». «На страницах романа Толстого мы встретим и повествование о хозяйственных заботах, скотном дворе, посадках, рукоделье, леднике, домашних заготовках на зиму (даже весьма подробные инструкции, как предохранить варенье от закисания), и советы по воспитанию детей, обхождению с дворовыми и слугами. Тут и примеры распределения доходов (денежные подсчёты Вронского), и упоминания о приданом невесты (подготовка Щербацких к свадьбе Кити), и размышления героев об уплате долгов. Даже ключник (вернее, ключница Агафья Михайловна) не забыт — в «Домострое» лицо первостепенное, когда речь заходит о всякого рода припасах и кладовых» .
Эпизодические персонажи романа дополняют характеры главных героев, дополняя «мысль семейную» романа «Анна Каренина». В петербургских гостиных все знают о связи Бетси Тверской с Тушкевичем, Лизы Меркаловой с князем Калужским, Сафо появляется в свете только в сопровождении двух поклонников.
Довольно подробно рассказывает Толстой о семье предводителя уезда Свияжского, который «в женском вопросе был на стороне крайних сторонников полной свободы женщин и в особенности их прав на труд, но жил с женою так, что все любовались их дружною бездетною семейною жизнью, и устроил жизнь жены так, что она ничего не делала и не могла делать, кроме общей с мужем заботы, как получше и повеселее провести время» .
«Несчастлива графиня Лидия Ивановна, которая молодой, восторженной девушкой была выдана замуж за богатого, знатного, добродушнейшего и распутного весельчака. На второй месяц муж бросил ее и на восторженные ее уверения в нежности отвечал только насмешкой и даже враждебностью, которую люди, знавшие доброе сердце графа и не видевшие никаких недостатков в восторженной Лидии Ивановне, никак не могли объяснить это. <…> Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала быть влюбленной в своего мужа, но никогда с тех пор не переставала быть влюбленной в кого-нибудь. Она бывала влюблена в нескольких вдруг, и в мужчин, и в женщин. <…> Эти чувства наполняли сердце, давали ей занятие и не мешали в ведении самых распространенных и сложных придворных и светских отношений. Но с тех пор, как она взяла под свое покровительство Каренина, она почувствовала, что все остальные любови были не настоящие, что по-настоящему она влюблена только в Алексея Александровича» .
Даже набожная и религиозная Долли, преданная семье и детям, иногда думает о том, что ее жизнь сложилась не так уж благополучно, что и она бы могла любить и быть любимой. Она вспоминает тех, кто когда-то был увлечен ею, как один совсем молодой человек находил, что она красивее всех сестер. «И самые страстные и невозможные романы представлялись Дарье Александровне» .
«Оправданием для Стивы Облонского и ему подобных служат люди, которых все знают в обществе и которые живут, исповедуя принцип «разнообразия». Например, у князя Чеченского была жена и семья - взрослые пажи дети, и было другая, незаконная семья, от которой тоже были дети. Хотя первая семья была хороша, князь чувствовал себя счастливым во второй семье. И он возил своего старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьевичу, что он находит это полезным. Граф Кривцов содержал двух женщин, 60-летний князь Петр Облонский с восторгом рассказывает, как он в Бадене волочился за молоденькими женщинами, чувствовал себя молодым» .
В Петербурге считали, что человек обязан жить для себя, здесь служба не была «упорной безнаградной лямкой, которую тянули в Москве». Здесь легко смотрели на денежные дела и жили в долг: «у Живахова было триста тысяч долгу и ни копейки за душой, и он жил, да еще как! Петровский прожил пять миллионов и жил точно так же и даже заведовал финансами и получал двадцать тысяч жалованья» .
Итак, Облонский, Вронский, Весловский, Анна и многие другие персонажи романа, исповедующие «разнообразие», оказались в замкнутом кругу и неслись по нему, «как лошади во время красносельских скачек по ипподрому» . Непрерывное движение по замкнутому кругу, как известно, является проявлением однообразия. Следовательно, парадоксальным, на первый взгляд, а в действительности совершенно закономерным образом погоня за «разнообразием» приводит к однообразию.
«Круг ипподрома оказывается кругом смерти для многих участников скачек. Круг нравственного ипподрома становится кругом духовной смерти для всех, замыкающихся на нем, так как они лишают себя пищи, дающей внутреннюю силу и утоляющей духовный голод» .
«Анна Каренина» - произведение о современности, не претендующее на всеобъемлющее учение о жизни, но поучительное в одном вопросе - дома и семьи. Главная героиня восстала против окружающих ее людей, не желая быть безнравственной и лживой, она бросила вызов судьбе, поставив свою страсть выше всего остального. За это она поплатилась собственной жизнью и сделала несчастными близких и дорогих ее сердцу людей: «Мне отмщение, и аз воздам».
Константин Левин со своим «однообразием» как бы оказался победителем в противостоянии с тенденцией дальнейшего развития «разнообразия». С помощью этого образа Толстой выразил свои религиозно-этические взгляды. «Пути человека к истинной жизни конкретизируются в учении о нравственном самоусовершенствовании человека, которое включает в себя пять заповедей Иисуса Христа из Нагорной проповеди в Евангелии от Матфея: непротивление злу насилием; не прелюбодействуй и соблюдай чистоту семейной жизни; не клянись и не присягай никому и ни в чем; не мсти никому и не оправдывай чувства мести тем, что тебя обидели, учись терпеть обиды; помни: все люди братья - и учись во врагах видеть доброе» .
«Учение Толстого о семье и критика современной семьи и семейных отношений прямо связаны с его представлениями о двойственной природе человека - животной и духовной. В современной семье и обществе непомерно раздут чувственный инстинкт и висят на волоске духовные связи между мужчиной и женщиной. Толстой настаивает на восстановлении этих связей и сдерживании чувственных и сексуальных начал» .
«Толстой считает противоестественной идею женской эмансипации, так как она разрушает от века разделенные на две сферы великие обязанности служения человечеству: создание жизненных благ и продолжение самого человеческого рода. К первому призваны мужчины, ко второму - женщины. Из этого разделения от века же разделяются и обязанности. Главная обязанность женщины - рожать и воспитывать детей. В основу воспитания детей в семье должен быть положен закон об истинной жизни, ведущей к духовному братству и единению людей. Почему в современном воспитании преобладает сознательное внушение, нравоучение? Потому что общество живет ложной жизнью. Воспитание будет сложным и трудным делом до тех пор, пока люди хотят, не воспитывая себя, воспитывать детей. Если они поймут, что воспитывать других можно только через себя, свой личный пример, то упразднится вопрос о воспитании и останется один: как самому жить истинной жизнью?» . Эти взгляды Л.Н. Толстого в той или иной мере нашли отражение в романе «Анна Каренина».
Заключение
В литературном процессе 1860-70-х годов внимание русских писателей приковывают проблемы семейных отношений, взаимосвязи поколений, столкновения правил так называемой «общественной морали» с вечными, нравственными законами человеческого бытия. При всем различии подходов к теме семьи, различии того социального контекста, в котором эта тема рассматривалась, обращение к ней свидетельствовало о стремлении многих писателей осветить новые жизненные процессы, новые формы семейных связей, отвергающие какие бы то ни было духовные устои.
В 1860-70-е гг. Достоевский многократно говорит в этой связи об «обособлении» людей в эту эпоху, утрате ими социальных связей, ибо прежние связи уже не удовлетворяли формирующуюся личность, а связи новые, более обширные, связи с народом, нацией, человечеством, Богом и мирозданием еще не сложились. Таковы общественно-исторические обстоятельства, которые окружают главного героя «Подростка».
Один за другим появляются романы, связанные с осознанием семейной темы: Л.Н. Толстого «Война и мир» (1863-1869), И.А. Гончарова «Обрыв» (1869), Н.С. Лескова «Захудалый род» (1873), М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» (1875-1880), Ф.М. Достоевского «Подросток» (1874-1875), Л.Н. Толстого «Анна Каренина» (1873-1877).
Так, на первое место в романе И.А. Гончарова «Обрыв» выходит проблема семьи. Перед нами семья Татьяны Марковны Бережковой, которая является воспитательницей сестер и хранительницей семейных и христианских ценностей.
Вера - представительница молодого поколения, ее имя символично. И это метафорическое звучание имени главной героини неслучайно, ведь «весь роман «Обрыв» посвящён «защите морального кодекса христианства», в котором важнейшее место отводится семейному очагу .
В гончаровском романе - не ведомый ранее писателю драматизм. Тема любви тесно и трагически сплетается с темой бездуховности и религиозной веры. Для Гончарова очевидной была угроза разрушения многовековой русской традиции культуры и цивилизации вообще, ведь в 1860-е годы пошатнулись основы самой русской жизни. И это не оставляло писателя равнодушным.
Та же тема прослеживается в романе Н.С. Лескова «Захудалый род». История семейного рода князей Протозановых призвана ответить на вопрос: в чём причина духовного обнищания и вырождения прежде богатых дворянских родов. Роман Н.С. Лескова «Захудалый род», подобно романам других писателей этого периода, свидетельствует о всеобщем разложении устоев, о семейной драме известных русских дворянских родов, растерявших духовные связи, а с ними и целый общественный уклад.
М.Е. Салтыков-Щедрин, называя свой роман «Господа Головлевы», а не «Семейство Головлевых», преднамеренно подчеркивает значительность событий, происходящих не в одном дворянском семействе, а внутри всего господствующего сословия. Эти «обезображенные отношения» связаны с наличием в романе «без-совестного мира и бес-приютной Совести. Их трагическая разъединенность - неизменный фон всего романа «Господа Головлевы». Основная внутренняя проблема романа - «определение границ выживаемости человека, покинутого Совестью, судьба «выморочного мира» Головлево становится фамильным склепом, родовым моргом семейства, и это для Щедрина символ той участи, которая ждёт человечество, если оно предаст забвению заветы Совести» .
«Мысль семейная» воплотилась в образах членов семьи Ростовых, Болконских, Курагиных. Болконские или Ростовы — это больше, чем семьи, это целые жизненные уклады, семьи старого типа, с патриархальной основой, старые роды со своей особой для каждого рода традицией.
Семьям Ростовых и Болконских противопоставлена семья Курагиных, которая живет по иным законам, зная во всем мире только личный свой интерес и энергично добиваясь его интригой.
С особой силой прозвучала эта тема в романах Ф.М. Достоевского «Подросток» и Л.Н. Толстого «Анна Каренина».
В романе Ф.М. Достоевского «Подросток» выведено так называемое «случайное семейство», о котором писатель так много говорил в своих «Записных книжках» и «Дневнике писателя». «Случайное семейство», не скрепленное ни духовной близостью родителей, ни общей заботой о детях, становится у Достоевского символом того лишь внешнего объединения чуждых друг другу людей, в которое угрожает переродиться буржуазное общество в целом. «Случайное семейство» Достоевского противопоставлено родовому дворянскому семейству Л.Н. Толстого.
Аркадий изображен Достоевским как молодой человек своего времени, когда всюду, во всех сферах жизни ощущался разлад, утрата крепких основ. «Разложение - главная видимая мысль романа», - писал Достоевский. - Аркадий - дитя «случайного семейства». В отличие от героев Толстого, еще крепко связанных с устойчивым дворянским бытом, с «почвой», он может полагаться прежде всего только на себя, хотя внутренне ищет опоры» .
C мечтой об идее стать Ротшильдом у Аркадия смешиваются жажда самоутверждения во что бы то ни стало и некая высшая цель - отдать все богатство обществу, не претендуя на известность. В столкновениях с реальной жизнью приводит его к ряду падений (Ламберт, рулетка, письмо Ахмаковой - «документ»), но жажда нравственной гармонии одерживает верх. «Аркадий Долгорукий оказывается в силах побороть зло. Из всех героев Достоевского, включая Алешу Карамазова, только ему удается предотвратить преступление» .
В эти же годы проблема семьи становится одной из ведущих в творчестве Л.Н. Толстого, который создает одно за другим произведения, поднимающие данную тему: роман «Анна Каренина» (1876), повесть «Крейцерова соната» (1891), драму «Живой труп»(1902).
Современность так волнует Толстого, что он оставляет работу над романом из эпохи Петра I и в 1873 году начинает писать «роман очень живой, горячий», непосредственно отражающий сложную эпоху 1870-х годов.
Семейная трагедия изображается Л.Н. Толстым на примерах многих семей того времени: семьи Стивы Облонского, Анны и Каренина, Анны и Вронского, Константина Левина и Кити, Позднышева и Лидии Ивановны. История распада семьи в романе «Анна Каренина» тесно связана с общественными процессами, происходящими в обществе в конце ХIХ века.
«Кажется, что в романе, в противовес идиллическому представлению о «семейном счастье», Толстой задался целью исследовать феноменологию семейного несчастья. Тень разлада скользит по всей книге Толстого. Она особенно заметна именно в узком, домашнем кругу и принимает различные формы в доме Каренина, в семействе Облонского, в имении Левина, но остается «тенью», которая разъединяет близких людей. «Мысль семейная» приобретала особенную остроту, становилась тревожным фактором времени» .
«Внутренней основой развития сюжета в романе «Анна Каренина» является постепенное освобождение человека от сословных предрассудков, от путаницы понятий и «мучительной неправды» законов разъединения и вражды. Если жизненные искания Анны окончились катастрофой, то Левин через сомнение и отчаяние прокладывает свою определенную дорогу к народу, к добру и правде» .
«Анна Каренина» была «романом широкого дыхания», где все события «освещены своеобразным взглядом автора». И термин «роман широкого дыхания», утратив свою ироническую окраску, мог бы войти в литературный оборот, если бы Толстой не определил свой излюбленный жанр проще и яснее — «роман широкий, свободный» .
Список использованной литературы
- Арденс, Н. Н. (Н. Апостолов). Творческий путь Л. Н. Толстого. / Н. Н. Арденс. - М. : Издательство Академии Наук СССР. - 1962. 680 с.
- Архангельский, А. И. Герои «Войны и мира». / А. И. Архангельский // Литература. Приложение к газете «Первое сентября». 2002. № 1. С. 7-9.
- Архипова, А. В. Подросток. Примечания к роману Ф. М. Достоевского «Подросток». / А. В. Архипова // Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 12 томах. Том 9. - М. : Правда. - 1982. С. 421-431.
- Бабаев, Э. Г. «Анна Каренина» Л. Н. Толстого. / Э. Г. Бабаев. - М. : Художественная литература. - 1978. 156 с.
- Бабаев, Э. Г. Примечания к роману «Анна Каренина». / Э. Г. Бабаев // Л. Н. Толстой. Собрание сочинений в 12 томах. Т. 7. - М. : Правда. - 1984. С. 481 - 494.
- Базилевская, А. Трагедия «встревоженной бессознательности» в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина 80-х годов. / А. Базилевская // Ученые записки Уральского университета. Серия филологии, выпуск 2. 1966. № 45. С. 24-36.
- Белов, С. В. Ф. М. Достоевский. Глава 10. / С. В. Белов. - М. : Просвещение. - 1990. С. 151-167.
- Белоусова, Е. В. Библия в восприятии Л. Н. Толстого. / Е.В. Белоусова // Литературная учеба. 2000. № 2. С. 124-158.
- Бердяев, Н. А. Русская идея. / Н. А. Бердяев. - М. : Фолио. - 2000. 397 с.
- Билинкис, Я. С. Творческий путь Л. Н. Толстого. / Я. С. Билинкис. - Л. : Советский писатель. - 1956. 67 с.
- Билинкис, Я. С. Характеры и время (основные образы «Анны Карениной»). / Я. С. Билинкис. О творчестве Л. Н. Толстого. - Л. : Советский писатель. - 1959. С. 280-340.
- Бочаров, С. Г. Роман Л. Н. Толстого «Война и мир». / С. Г. Бочаров. - М. : Художественная литература. - 1987. 156 с.
- Бушмин, А. С. М. Е. Салтыков-Щедрин / А. С. Бушмин. Вступительная статья // М. Е. Салтыкова-Щедрин. «История одного города. Господа Головлевы. Сказки». - Л. : Лениздат. - 1972. С. 3-30.
- Герасимович, М. М. М. Е. Салтыков-Щедрин: Концепция сатиры. / М. М. Герасимович // Русская словесность. 2003. № 2. С. 36-42.
- Гончаров, И. А. Собрание сочинений в 4 томах. Т. 3-4. Обрыв. / И. А. Гончаров. - М. : Правда. - 1981.
- Гончаров И. А. - критик. / вступ. ст. Е. Краснощёковой. - М. : Сов. Россия. - 1981. 238 с. - (Библиотека русской критики).
- Гончаров И. А. в русской критике: Сборник статей. / Авт. вступит. ст. М. Я. Поляков; Авт. примеч. С. А. Трубников. - М. : Гослитиздат. - 1958. 360 с.
- Горелов, П. Пропажа совести и ее возвращение (художественное слово в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»). / П. Горелов // Литература в школе. 1989. № 4. С. 34-48.
- Гродецкая, А. Г. Древнерусские жития в творчестве Л. Н. Толстого 1870-1890-х годов. / А.Г. Гродецкая. - СПб. : АКД. - 1993. 209 с.
- Дмитренко, С. Ф. «Мысль семейная» в усадьбе Головлево // С. Ф. Дмитренко. Щедрин: незнакомый мир знакомых книг. В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. - М. : Издательство МГУ. - 1999. С. 37-54.
- Днепров, В. Д. Искусство человековедения. Из художественного опыта Льва Толстого. / В. Д. Днепров. - Л. : Советский писатель. - 1985. 288 с.
- Достоевский, Ф. М. Собрание сочинений в 12 томах. Том 9, 10. Подросток. / Ф. М. Достоевский. - М. : Правда. - 1982. 432, 384 с.
- Достоевский, Ф. М. «Анна Каренина» как факт особого значения. / Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений: В 9 т. Т.9. В 2 кн. Кн.2.: Дневник писателя. - М. : Астрель: АСТ, 2007. 523 с.
- Ермилов, В. В. Роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». / В. В. Ермилов. - М. : Худож.лит. - 1963. 136 с.
- Жарова, А. А. «Порода Л. Н. Толстого» и «случайное семейство» Ф. М. Достоевского. / А. А. Жарова // Русская речь. 2012. № 1. С. 3-6.
- Жданов, В. А. От «Анны Карениной» к «Воскресению». / В. А. Жданов. - М. : Книга. - 1967. 280 с.
- Кантор, В. К. Трагические герои Достоевского в контексте русской судьбы (роман «Подросток»). / В. К. Кантор // Вопросы литературы. 2008. № 6. С. 119-151.
- Каримов, Э. А. Человек в изображении Л. Н. Толстого (в романах «Война и мир» и «Анна Каренина»). / Э. А. Каримов. - Ташкент. - 1967. 186 с.
- Касаткина, Т. А. Роман Ф. М. Достоевского «Подросток»: идея героя и идея автора. / Т. А. Касаткина // Вопросы литературы. 2004. № 1. С. 181-212.
- Касаткина, Т. А. Образы и образа: «Подросток» // Т. А. Касаткина. О творящей природе слова: Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле слова». - М. : ИМЛИ РАН. - 2004. С. 276-277.
- Кирпотин, В. Я. Мир Достоевского. / В. Я. Кирпотин. - М. : Советский писатель. - 1983. 471 с.
- Котельников, В. А. Ф. М. Достоевский. / В. А. Котельников // История русской литературы ХIХ века. Вторая половина. Под ред. Н.Н. Скатова. - М. : Просвещение. - 1992. С. 339-383.
- Краснощекова, Е. А. И. А. Гончаров. Мир творчества. / Е. А. Краснощекова. - СПб. : Пушкинский фонд. - 1997. 492 с.
- Ку Бон Иль. Структура «идеи» главного героя романа Ф. М. Достоевского «Подросток». / Ку Бон Иль // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2007. № 1. С. 141-146.
- Купреянова, Е. Н. Роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина»: Из цикла лекций о Л. Н. Толстом. / Е. Н. Купреянова. - Тула. - 1954. 324 с.
- Курляндская, Г. Б. Нравственный идеал героев Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского. Книга для учителя. / Г.Б. Курляндская. - М. : Правда. - 1988. 256 с.
- Лебедев, Ю. В. Литература. Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы в двух частях. Часть 2. / Ю. В. Лебедев. - М. : Просвещение. - 2007. 383 с.
- Лесков, А. С. Жизнь Н. С. Лескова. / А. С. Лесков. - М. : Художественная литература. - 1964. 607 с.
- Лесков, Н. С. Собрание сочинений в 11-ти томах. Т. 5. Захудалый род. / Н. С. Лесков. - М. : Государственное издательство художественной литературы. - 1958. 234 с.
- Ломунов, К. Н. Достоевский и Толстой. / К. Н. Ломунов // В кн.: Достоевский - художник и мыслитель. - М. : Художественная литература. - 1972. С. 462-523.
- Маймин, Е. А. Лев Толстой. Путь писателя. / Е. А. Маймин. - М. : Наука. - 1978. 230 с.
- Мережковский, Д. С. Пророк русской революции. / Д. С. Мережковский // В кн.: О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 гг. - М. : Книга. - 1990. С. 86-119.
- Мочульский, К. В. Достоевский: жизнь и творчество. / К. В. Мочульский. - Париж. : YMCA-PRESS. - 1980. 563 с.
- Недзвецкий, В. А. История русского романа XIX века: неклассические формы: Курс лекций. / В. А. Недзвецкий. - М. : Издательство Московского университета. - 2011. 152 с. (Университетские курсы лекций).
- Недзвецкий, В. А. Романы И. А. Гончарова: в помощь преподавателям и абитуриентам. / В. А. Недзвецкий. - М. : Издательство МГУ; Просвещение. - 1996. 112 с.
- Недзвецкий, В. А. Русский роман ХIХ века. Задачи и перспективы целостной жанровой истории. / В. А. Недзвецкий // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2013. № 2. С. 56-66.
- Омацу Ре. «Случайное семейство» как антитеза «родовому семейству»: историческое и современное в русских семьях в 1879-х годах. / Омацу Ре // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2007. № 1. С. 135-139.
- Павлова, И. Б. Тема семьи и рода у Салтыкова-Щедрина в литературном контексте эпохи. / И. Б. Павлова. - М. : ИМЛИ РАН: Наследие. - 1999. 152 с.
- Полтавец, Е. «Анна Каренина» в современной школе: «Полнота страдания и пустота счастья». / Е. Полтавец // Литература. Приложение к газете «Первое сентября». 2003. № 1. С. 5-11.
- Розенблюм, Л. М. «Из подростков создаются поколения». / Л. М. Розенблюм // Достоевский Ф. М. Подросток. - М. : Правда. - 1984. С. 3-18.
- Роземблюм, Л. М. Творческие дневники Достоевского. / Л. М. Розенблюм. - М. : Наука. - 1981. 368 с.
- Румянцева, Э. М. Ф. М. Достоевский. Биография писателя. Глава 12. / Э. М. Румянцева. - Л. : Просвещение. - 1971. С. 180-203.
- Русская литература ХIХ века. Вторая половина. // Под ред. Н.Н. Скатова. - М. : Просвещение. - 1986. С. 434-441.
- Салтыков-Щедрин, М. Е. Господа Головлевы. / М. Е. Салтыков-Щедрин. - М. : Художественная литература. - 1975. 620 с.
- Салтыков-Щедрин М. Е. в воспоминаниях современников. Т. 1-2. // Под ред. Григоренко В. В., Макашина С. А. и др. - М. : Современник. - 1975. 840 с.
- Сливицкая, О. В. О романе воспитания на русской почве. / О. В. Сливицкая // Русская литература. 2010. № 1. С. 252-254.
- Степанян-Румянцева, Е. Словесное и пластическое в романе Ф. М. Достоевского «Подросток». / Е. Степанян-Румянцева // Вопросы литературы. 2013. № 2. С. 464-480.
- Страхов, Н. Н. Литературная критика. / Н. Н. Страхов. - М. : Современник. - 1984. 431 с.
- Строганов, М. В. Из предыстории «случайного семейства». / М. В. Строганов // Педагогия Ф. М. Достоевского: Сборник статей. - Коломна. : Издательство КГПИ. - 2003. С. 177-182.
- Тарасов, А. Б. Является ли праведницей Анна Каренина? / А. Б. Тарасов // Литература в школе. 2001. № 3. С. 2-5.
- Тарасов, А. Б. О «поэзии» разнообразия и «прозе» однообразия в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина». / А. Б. Тарасов // Литература в школе. 1997. № 4. С. 32-41.
- Тарасов, А. Б. «Путаница понятий» и «свет любви» в нравственных исканиях Константина Левина. / А. Б. Тарасов // Литературная учеба. 1996. Кн. 1. С. 128-145.
- Толстой, Л. Н. Полное собрание сочинений в 12 томах. Т. 7-8. Анна Каренина. / Л. Н. Толстой. - М. : Правда. - 1987.
- Толстой Л. Н. в воспоминаниях современников: В 2-х томах. Т. 1. / Ред. С. А. Макашин. // Под общ.ред. В. Э. Вацуро , Н. К. Гея , С. А. Макашина , С. И. Машинского , А. С. Мясникова , В. Н. Орлова. - М. : Художественная литература. - 1978. 520 с.
- Толстой, Л. Н. Путь жизни. / Л. Н. Толстой. - М. : Высшая школа. - 1993. 527 с.
- Толстой, Л. Н. Божеское и человеческое: из дневниковых записей последних лет. / Л. Н. Толстой. - М. : Эксмо-пресс, 2001. 416 с. - (Антология мудрости)
- Туниманов, В. А. Публицистика Достоевского. Дневник писателя. / В. А. Туниманов // В кн.: Достоевский - художник и мыслитель. - М. : Художественная литература, 1972. - С.165-210.
- Успенский, И. Н. Роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». / И. Н. Успенский. - М. - 1978. 232 с.
- Фомичева, К. И. «Семейная идея» в творчестве Л. Н. Толстого. / К. И. Фомичева // Литература. Приложение к газете «Первое сентября». 1995. № 45. С. 6-7.
- Фридлендер, Г. М. Ф. М. Достоевский // История русской литературы: в 4 томах. Т. 3. Расцвет реализма. / Под ред. Н. И. Пруцкова. - Л. : Наука. Ленинградское отделение. 1982. 760 с.
- Хализев, В. Е., Кормилов, С. И. Роман Л. Н. Толстого «Война и мир» (Учебное пособие для педагогических институтов). / В. Е. Хализев, С. И. Кормилов. - М. : Высшая школа. - 1983. 112 с.
УДК 82.08:159.9
ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ: ИСТОРИЯ СОПОСТАВИТЕЛЬНОГО ИЗУЧЕНИЯ
© 2007 Кукуева А.А.
Дагестанский государственный педагогический университет
В статье освещена история сопоставительного изучения творческого диалога Толстого и Достоевского. Взаимное притяжение и отталкивание двух классиков русской реалистической прозы рассмотрено как с точки зрения художественного метода, так и решения частных тем и проблем.
In this article light is thrown upon the history of comparative study of Tolstoy’s and Dostoevsky ’s creative dialogue. The mutual attraction and antagonism of two classicists of Russian realistic prose is considered both from the view-point of the artistic method and solving the private themes and problems.
Ключевые слова: творческий диалог, сопоставление творчества, общие темы и проблемы Толстого и Достоевского, противостояние Достоевского Толстому.
Keywords: creative dialogue, comparison of creative activities, Tolstoy’s and Dostoevsky’s common themes and problems, Dostoevsky’s opposition to Tolstoy.
Мысль о сопоставлении романов Л. Н. Толстого «Война и мир» и Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» возникла в 80-е годы XIX века. Вся литература до 60-х годов XX в. в основном противопоставляла творчество этих двух писателей - ведь критерии различий сразу бросаются в глаза.
Заслуга в открытии мира Достоевского и Толстого принадлежит Серебряному веку. Это было время, когда новизна художественного метода обоих писателей предстала со всей очевидностью. Д. С. Мережковский в своем исследовании «Лев Толстой и Достоевский» подвергает анализу характеры писателей, и главная мысль этого труда - резкое противопоставление реализма Толстого и Достоевского. Д. С. Мережковский обстоятельно раскрывает и происхождение Толстого как дворянского писателя, человека обеспеченной жизни. Пусть его кабинет прост, писатель чурается излишеств, дабы оные не отвлекали его от творчества... Толстой - вегетарианец, одевается в блузу-толстовку.
В этой трактовке заметно явное предвзятое отношение. В противоположность этому дается сочувственная биография
Достоевского, содержание жизни которого составляют поиски Бога. Фактически - это разночинец, зарабатывающий тяжелым трудом; творчество его не эпически спокойное, обращенное в прошлое. Толстой - живописец, объективно рисует действительность, Достоевский выражает свою смятенную душу в идеях о Боге и антихристе. Интересны рассуждения Д. С. Мережковского о художественном методе Толстого и Достоевского. Д. Мережковский утверждает, что, «хотя Толстой ищет Бога, в последние годы жизни пытается уверовать в народную веру о Боге, по сути дела, Толстой остается язычником... Толстой ближе подходит к буддизму: «в потусторонней жизни нет ничего: человек погружается в нирвану.» .
Д. Мережковский сделал всего лишь шаг к мысли о новом образе человека, воссозданном в литературе Достоевским. А сформулирует эту мысль Вяч. Иванов: «Душа кажется самой себе необычайно многострунной и всевмещающей; всем переживаниям чужого я она, мнится, находит в себе соответствующую аналогию» . Причем таковыми свойствами обладает душа героя Достоевско-
го - «внутреннего человека», в отличие от «внешнего человека», изображаемого Толстым.
Труд Д. Мережковского издавался несколько раз до революции, и лишь в 1996 году было разрешено переиздание этой книги, снабженной рядом критических статей, ранее не печатавшихся.
Похожее восприятие героев Достоевского и Толстого находим у Н.А. Бердяева: человек Достоевского, считал философ, не явление «периферии бытия», как у Толстого, но идёт в «самую глубь» ...» .
Сопоставлением творчества Толстого и Достоевского занимался, наряду с Д. Мережковским, и другой представитель символизма - Андрей Белый. Следует отметить, что работы Д. Мережковского и А. Белого представляют собой сплав поэтического и критического творчества и очень сложны. А. Белый также попытался найти общее в творчестве Толстого и Достоевского. Он рассматривает их как писателей-пророков. Они, по мысли А. Белого, прошли 3 этапа жизни и творчества: 1-й - этап бессознательного творчества (когда Толстой писал заметки о Кавказе, а Достоевский - стихи, драмы); 2-й - этап социально обостренного творчества, когда преобладает социальнотеоретический взгляд (романы «Идиот» и «Анна Каренина»); 3-й - этап, когда писателям кажется, что художественные образы не могут передать всего, что чувствуют они - пророки, и рамки художественного творчества становятся тесны.
Л. Толстой, продолжает А. Белый, в последний период отказывается от художественного творчества, называя его «дворянской забавой». Он пишет, непосредственно обращаясь к народу, «Книгу для чтения» - безыскусственные рассказы, сдобренные моралью, обращается к музыке, Бетховену, пишет рассказы для детей, политические обращения («О политическом строе» и др.), художественно совершенные работы чисто религиозного характера («В чем моя вера» и др.). В этот период Толстой переводит все четыре Евангелия на русский язык. По мнению Андрея Белого, прямой проповедью у Достоевского является «Днев-
ник писателя». Это стремление к проповеди проявилось и в «Братьях Карамазовых».
Примерно в эти же годы В. Вересаев пишет работу «Живая жизнь», в которой также обращается к сопоставительному анализу творчества Достоевского и Толстого. Книга написана в традиционном духе: подчеркивается жизнеутверждающее искусство Л. Толстого и болезненное, дисгармоничное творчество Ф. Достоевского. Но эти два художника дополняют друг друга и учат нас как можно глубже вникать в жизнь в ее контрастах.
«Не так, как у Толстого.» - это звучит постоянно и у Н.А. Бердяева, и у С.Н. Булгакова, и у Вяч. Иванова. Все пишущие о Достоевском сравнивали его с Толстым. Однако никто не воспользовался терминами Достоевского «историк» и «писатель «текущей» действительности», но по сути своих суждений некоторые оказывались очень близки к тому, что писал Достоевский о себе и о Толстом. «В рассуждениях Ф. М. Достоевского о несходстве своём как художника с писателями-историками всё сводится к отличию в изображении сознания героя и, прежде всего, его самосознания, его мечты о самом себе, мечты, которая может быть либо «исторической», либо не «исторической», т.е. не подчиняющейся «нормальному закону». В этом сказалась главная особенность художественного видения Достоевского... Человек Достоевского сначала «мечтатель», а потом уже «деятель», в том смысле, что действия его. предопределены его мечтой о себе и о мире - «я знал, что так будет», «я предчувствовал», постоянно повторяет он и, кажется, зная все о себе, оттесняет автора, сочиняя роман о самом себе» .
Вот, например, как понимал противостояние Достоевского Толстому Вяч. Иванов: «Толстой поставил себя зеркалом перед миром, и все, что входит в зеркало, входит в него: так хочет он наполниться миром, взять его в себя, сделать его своим посредством осознания и, в сознании преодолев, отдать людям и самый мир, через него прошедший, и то, чему он научился при его прохождении, - нормы отношения к миру» .
Иной путь Достоевского. «Он весь устремлён не к тому, чтобы вобрать в себя окружающую его данность мира и жизни, но к тому, чтобы, выходя из себя, проникать и входить в окружающие его лики жизни; ему нужно не наполниться, а потеряться...Муза Достоевского с её экстатическим и ясновидящим проникновением в чужое я похожа вместе на обезумевшую Дионисову мэнаду, устремившуюся вперёд, «с сильно бьющимся сердцем», - и на другой лик той же мэ-нады - змееволосую Эриннию, с искажённым лицом, чуткую к пролитой крови, вещую, неумолимую, неусыпимую мстительницу» .
То, что в своё время говорил Достоевский о твердом, издавна сложившемся строе жизни в толстовском изображении и о духовном хаосе в изображении собственном, было узнано и понятно. И это закономерно, ибо «исканиям русской религиозно-философ-ской мысли конца XIX - начала ХХ века был близок и дионисийский пафос художника, и его «нереальный человек», такой не похожий на толстовских «вырванных из жизни реальных людей в плоти и крови» .
В советский период сопоставительный анализ творчества Толстого и Достоевского «тормозится», т.к. с середины 20-х годов XX в. творчество Достоевского, «вредное» для Советской России, было под негласным запретом. Если и встречались работы сравнительного характера, то эти два художника скорее противопоставлялись: один (Достоев-
ский) - как отражающий все болезненное, судорожное, ненужное, а другой (Толстой) - «зеркало русской революции», который сумел отразить мировое значение революции, давший миру познание жизни и любви к ней.
Лишь в 1956 году, через 75 лет после смерти Достоевского, когда его творчество было разрешено, произведения вошли в программы высших учебных заведений, возникает новая волна сравнительно-сопоставительного изучения творчества двух писателей.
Одной из первых появилась работа видного толстовца Николая Николаевича Гусева (секретаря Толстого, прекрасно
знавшего писателя) «Жизнеописание Л. Толстого». В данной работе много места отводится противопоставлению творчества Толстого и Достоевского.
В 70-80-е годы появляется ряд значительных работ, в которых дается сопоставление эстетики художественного творчества Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого.
Константин Ломунов в своей монографии «Толстой и Достоевский» резко противопоставляет творчество двух великих художников: «Истинным реалистом, который сумел воспроизвести жизнь в самой жизни, был и остается Л.Н. Толстой. Его образы живы, телесны, ощущается огромная сила мастерства. Достоевский тянется к искусственным обстоятельствам, у него отсутствуют типы» . Налицо положительная оценка Толстого и оценка Достоевского как «нереалиста», отступающего от настоящего реализма.
В начале 70-х годов ХХ века выходит в свет обширная работа «Достоевский и Толстой» профессора МГПИ им. Ленина
Н.Н. Арденса, который всю свою жизнь посвятил исследованию творчества Толстого и Достоевского.
Изучение творчества художников проф. Арденс начинает с 1840-го года, вторая глава его работы посвящена творчеству Л.Н. Толстого в период создания трилогии «Детство. Отрочество. Юность» и описанию жизни Ф.М. Достоевского в период ссылки. В третьей главе «Толстой и Достоевский в 60-е годы» представлен художественный анализ системы образов романа «Война и мир», а также затрагивается проблема наполеонизма в романах «Война и мир» и «Преступление и наказание».
В 1870-е годы Л.Н. Толстой пишет роман «Анна Каренина», а Ф.М. Достоевский - роман «Идиот», в 1880-е годы писателями создаются «Воскресенье» и «Братья Карамазовы». Толкование, данное Н.Н. Арденсом, довольно схематичное, аналитическая оценка отсутствует. Оба писателя обращаются к Наполеону: у Толстого обрисовывается конкретнотелесный образ, у Достоевского же речь
идет об идее наполеонизма, поэтому его роман более идеологичен.
В конце 80-х годов появилась значительная работа современного исследователя творчества Федора Достоевского Г.М. Фридлендера «Достоевский и мировая литература». В разделе «Толстой и Достоевский» сопоставляется эстетика Толстого и Достоевского, подчеркивается индивидуальность стиля каждого писателя, раскрывается своеобразие каждого художника, говорится об их огромном вкладе в историю русской и мировой литературы и культуры. Фридлендер пытается найти общие темы и проблемы двух художников.
Сопоставительным изучением творчества двух классиков русской литературы много занималась замечательный ученый из Дагестана Л.И. Мегаева. Толстой и Достоевский, в ее интерпретации, уникальные художники в социальном, психологическом и метафизическом планах. Ученый в особенности выделяет присутствие метафизического начала в творчестве Достоевского, без учета которого все романы писателя утрачивают свою философскую глубину и значимость: «Достоевский пытается найти начало и концы не только явлений жизни, но основные концы всего мироздания, поэтому во всех романах разрабатывается миф о борьбе Бога с дьяволом, о добре и зле, эгоистического и альтруистического начал, поэтому важнейшая особенность эстетики Достоевского - изображение полярностей, несовместимостей, антиномий» .
Таким образом, сопоставительное изучение Толстого и Достоевского проводилось многоаспектно: как с точки зрения их художественных методов, так и в плане решения конкретных тем и проблем. Однако это не означает, что данную тему следует рассматривать как исчерпанную для дальнейших исследований.
Примечания
1. Арденс Н.Н. Достоевский и Толстой. - М., 1970. 2. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. 3. Белый А. Трагедия творчества Достоевский и Толстой. - М.: Мусагет,
1911. 4. Бердяев Н.А. О русских классиках.- М., 1993. 5. Буянова Е.Г. Романы Ф.М. Достоевского. - М.: Издательство Московского университета, 2002. 6. Вересаев В. Живая жизнь. - М.,
1984. 7. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9. М.: Художественная литература, 2005. 8. Иванов Вяч. Достоевский и роман-трагедия // О Достоевском. Творчество Досто-
евского в русской мысли 1881-1931 гг. - М., 1990. 9. Иванов Вяч. Родное и вселенское. - М., 1994. 10. Ломунов К. Эстетика Толстого. М., 1981. 11. Мегаева Л.И. Курс лекций по русской
литературе. - Махачкала, 1999. 12. Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. - М., 1995. 13. Недзвецкий В.А. От Пушкина к Чехову. - М.: Изд-во МГУ, 2002. 14. Соловьёв В. Достоевский. - М., 1995. 14. Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. - М..
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНСТИТУТ
Им. А.М. ГОРЬКОГО
Контрольная работа по дисциплине
«ПСИХОЛОГИЗМ У ЛЬВА ТОЛСТОГО И ФЁДОРА ДОСТОЕВСКОГО».
Выполнил студент 2 курса заочного отделения
Карелин Алексей Анатольевич.
Принял преподаватель
Д. ф. н., проф., член СП России В.И.Гусев
Москва 2005.
1. ВСТУПЛЕНИЕ………………………………………………………..…………….……..3
2. ОСОБЕННОСТИ ПСИХОЛОГИЗМА У ДОСТОЕВСКОГО…………….......................3
3. ОСОБЕННОСТИ ПСИХОЛОГИЗМА У ТОЛСТОГО…......……………………………5
4. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ ГЕРОЕВ ТОСТОГО И ДОСТОЕВСКОГО …... 5
5. ВЫВОДЫ………………………………………………………………………………….. 7
6. ЛИТЕРАТУРА………………………………………………………………………..……8
ВСТУПЛЕНИЕ
Психологизм XIX века существенно отличается от психологизма XX века. Психологизм Достоевского и Толстого есть попытка прорваться к явлениям совершенно не психологическим - сфере Абсолюта... Божественным откровениям. Золотой век закончился веком Серебряным. А потом наступил век Коммунистический. Символизм, рефлексия, психологизм советскую литературу не интересовал. У нее были другие задачи. Она пыталась сформулировать очертания Нового человека, Богочеловека. С этой задачей до конца советская литература не справилась, поскольку Богочеловек - модель недосягаемая.
Александр Блок (Бугаев) в своей речи «О назначении поэта» в Доме литераторов на торжественном собрании в 84-ю годовщину смерти Пушкина сказал в частности:
« Поэт совершенно свободен в своём творчестве, и никто не имеет права требовать от него, чтобы зелёные луга нравились ему больше, чем публичные дома.
Второе общее место гласит: поэты интересны тем, чем они отличаются друг от друга, а не тем, в чём они подобны друг другу. И так как центр тяжести всякого поэта – его творческая личность, то сила подражательности всегда обратно пропорциональна силе творчества.
Я хочу развить эту мысль и на прозу. И обратить внимание на то, что всё-таки отличает психологизм Достоевского от психологизма Толстого. И через это противопоставление определиться в главном, что стоит за этим?
Первое, конечно же, наиболее ярко олицетворяет гений Льва Толстого. Второе - не менее значимый гений Фёдора Достоевского. Но если Толстой - олицетворение России витринной, более элитной и светской, то Достоевский в своём творчестве показал другую Россию - так сказать, Россию второго плана.
Так вот в 80е годы у литературоведов существовало мнение о существующей некоторой полярности в восприятии таких мэтров, как Достоевский и Толстой. То есть те, кто был без ума от Достоевского, не понимали Толстого, а те, кто любил Льва Николаевича шарахались от Федора Михайловича. Одни считали образцом психологизма Достоевского и не видели психологизма у Толстого, другие воспринимали Достоевского как истеричку, зато Толстой шел на ура.
Так, например, религиозные искания позднего Толстого не согласуются с эстетикой его более ранних романов. «Бегство от культуры» Достоевского находится в противоречии с его новаторством в области художественного психологизма.
Но, Достоевский и Толстой в своих романах разрабатывают «новое мистическое содержание». Мережковский считает, что творчество всех гениальных русских писателей в той или иной степени бессознательно.
ОСОБЕННОСТИ ПСИХОЛОГИЗМА У ДОСТОЕВСКОГО:
Виктор Шкловский своей работе «О теории прозы» на 111 стр. пишет: «Толстой говорил, что не слова, а построение слов, система слов разноразрешённых, но связанных, есть особенность художественного мышления».
Но известен тот факт, что чисто технически Достоевский не мог работать как Толстой, переписывая раз за разом и шлифуя свои романы. Краткие сроки написания из-за обязанностей перед издателем заставляли его работать быстро, и, позволю сказать себе небрежно.
Но все сказанное не может заслонить от нас тот факт, что творчество Достоевского, его художественное восприятие мира настолько ново, своеобразно и гениально, что он навсегда вошел как новатор, как основоположник новой школы в историю мировой литературы.
Так главной художественной особенностью романа “Преступление и наказание” является тонкость психологического анализа. Психологизм в русской литературе был известен давно. Сам Достоевский использует также традиции М. Ю. Лермонтова, который стремился доказать, что “история души человеческой... едва ли не интереснее и не поучительней истории целого народа”. Для Достоевского в романе характерно проникновение в психологию изображаемых героев (будь то кристально чистая душа Сони Мармеладовой или темные изгибы души Свидригайлова), стремление не только передать их реакцию на господствовавшие тогда отношения между людьми, но и мироощущение человека в данных социальных обстоятельствах (исповедь Мармеладова).
Раскрыть душу, мироощущение героев помогает автору прием полифонии, многоголосия в романе. Каждый герой помимо участия в диалогах произносит бесконечный “внутренний” монолог, показывающий читателю, что делается в его душе. Достоевский строит все действие романа не столько на реальных событиях и их описании, сколько на монологах и диалогах героев (сюда вплетается и его собственный голос, голос автора). Писатель тонко передает речевые особенности каждого образа, очень чутко воспроизводит интонационную систему речи каждого персонажа (это хорошо заметно в речи Раскольникова). Из этой творческой установки исходит и еще одна художественная особенность романа - лаконичность описаний. Достоевского интересует не столько то, как выглядит человек, сколько то, что за душа у него внутри. Так и получается, что из всего описания Сони запоминается одно только яркое перо на шляпке, совершенно не идущее к ней, а у Катерины Ивановны - яркий не то платок, не то шаль, которую она носит.
Важной художественной особенностью можно считать и то, что роман “Преступление и наказание” требует от нас глубинного философского осмысления жизни. Герои его (особенно Раскольников) - люди ищущие, одержимые одной идеей. Такой идеей, заставляющей главного героя забыть о собственном благополучии, становится идея о “крови по совести”. Достоевский обсуждает ее с читателем, Родион с Мармеладовым, Порфирием Петровичем, с читателями в статье, написанной им. На протяжении всего романа идет философская полемика о содержании понятия “преступление” (почему Сонечка - преступница, а Лужин - порядочный человек в глазах общества, хотя на самом деле все наоборот?).
Даже сам сюжет романа основывается на истории преступления (известно, что Достоевский прочитал о чем-то похожем в колонке происшествий). Страсти в романе доведены до предела, в нем нет полутонов. Особенностью романа является также крайняя напряженность конфликта. Нормальная, обычная жизнь скучна для его главного героя.
Все перечисленные художественные особенности романа делают его шедевром русской и мировой литературы, а его автора - основоположником нового “психологического” подхода к изображению явлений действительности. И еще, Достоевского интересовала в его творчестве не абстрактная философская истина, а та идейно-художественная правда, которая пережита и лично выстрадана человеком. Она может быть обретена в итоге нелегкого пути, в пробах и ошибках, заблуждениях и сомнениях.
Проблема добра и зла - центральная в романах Достоевского - решается применительно к конкретному человеку. Своеобразие психологического стиля Достоевского определялось своеобразием его героев - они исключительно философичны; они обостренно эмоциональны; у них неординарный внутренний мир.
Практической стороной жизни они пренебрегают. Герои Достоевского полностью поглощены своей «идеей». В научной литературе о Достоевском для таких персонажей сложилось обозначение «герой-идеолог»: концепция мира составляет сущность их характера, вне этой концепции героя невозможно себе представить. Персонажи романа эмоционально «переживают» свои идеи; эти идеи захватывает целиком душевный мир человека. Отсюда острота и напряженность душевной жизни героев Достоевского.
Идея героев никогда не выступают как некоторые непреложные истины. Для каждого из героев его идея - всегда проблема, она требует проверки - и рациональным осмыслением, и эмоциональным переживанием, и личной практикой, собственной судьбой. В разрешении нравственных вопросов герои идут до конца.
Писатель изображает непрерывную смену душевных состояний человека. Таким образом, тоже создается чрезвычайная интенсивность и напряженность внутренней жизни героя.
Душевная жизнь человека изображается Достоевским в ее крайних проявлениях, в моменты наивысшей напряженности, на грани нервного срыва, истерики, внезапной исповеди, бреда и т.д.
Таким образом, Достоевский обнажал неисчерпаемую сложность человеческой натуры, ее противоречивость.
Особенности психологизма Достоевского, на мой взгляд, заключаются в следующем:
1. Достоевский изображает колебания от одной крайности к другой, движения сознания и подсознания между двумя безднами. В таком состоянии постоянно находится Раскольников.
2. Человеческая душа, по мнению Достоевского, во многом необъяснима и загадочна. Непредсказуемость внутреннего мира постоянно подчеркивается. Передаче психических переломов всегда сопутствует слово «вдруг».
3. Для создания психологической атмосферы используются эпитеты, указывающие на крайнюю степень внутренней напряженности. Используются детали внешнего, предметного мира, например интерьер, пейзаж, гамма цветов и запахов.
Особая статья - сны и видения у Достоевского. Сны доводят идею до логического конца, заставляют ужаснуться (Свидригайлов, Раскольников), передают состояние героя в самые напряженные моменты развития действия, иногда имеют символическое значение (сон Раскольникова в эпилоге).
На первом плане у Достоевского - самосознание человека, персонажа. Поэтому у него герой - не только объект, но и субъект изображения. Романы Достоевского по этой же причине часто называют полифоническими - «многоголосыми». Диалоги в романах писателя - главное, ибо мир предстает в диалоге (М.Бахтин).
Важен речевой портрет героя (Мармеладов, Порфирий) и внутренний монолог, в котором часто трудно разделить внутреннюю речь героя и речь автора.
Анализ подсознания у Достоевского - задолго до научной психологии писатель исследовал темные глубины человеческой психики, что и послужило впоследствии материалом для психоанализа. Бред, сон, кошмар, галлюцинация как проявление подсознательного рассматриваются Достоевским (например, сон Раскольникова о том, что бьют хозяйку и реплику Настасьи: «Это кровь в тебе кричит»).
Незавершенность и тайна человека. Достоевский намеренно недоговаривает о своих героях - отсюда и частые: «что-то», «какая-то», «сам не мог бы объяснить» и проч. Слово «странный» повторяется в романе около 150 раз; «фантастический» - около 30 раз.
Исключительность и типичность. У Достоевского нет и следа типичности в том традиционном смысле, который есть, например, у Гончарова. Если Гончаров считал, что изображать можно только то, что устоялось, обрело устойчивые черты, то Достоевский, «одержимый тоской по текущему», готов был «угадывать и ошибаться», пытаясь уловить то в русском обществе, чему еще предстояло оформиться и выявить свои определенные черты.
Но главная, на мой взгляд, особенность состоит в том, что герой Достоевского не имеет постепенного развития, как герой Л. Толстого. Важнейшее слово - «вдруг». Финал «Преступления и наказания» - трижды присутствует слово «постепенный», но именно постепенного изменения героя Достоевский писать не умеет!!!
ОСОБЕННОСТИ ПСИХОЛОГИЗМА ЛЬВА ТОЛСТОГО:
Нравственное учение и творчество Л.Н.Толстого в интерпретации А.Л.Волынского интересно мне было тем, что Волынский изучал как Творчество Достоевского, так творчество и Толстого.
Во-первых, Волынский акцентировал внимание, прежде всего на идеалистических мотивах у Толстого, на его проповеди спасения человека изнутри, через изменение души в свете вечной истины; он всецело поддерживал критику Толстым обветшавших форм современного общества.
Во-вторых, Волынский подверг критике Толстого за отрицание метафизических основ христианства, а именно бессмертия души, высказанное им в трактате "В чём моя вера?" (VIII глава), за превращение христианства у Толстого в исполнение конкретных правил, за узкопрактический характер его этики.
В-третьих, Волынский увидел в философии Толстого яркое проявление русского сознания с его простотой, душевной прямотой, покаянностью, стремлением к коллективизму, соборности и конкретности.
В дальнейшем Волынский, увлёкшись Достоевским с его проникновениями в мистические глубины современной раздвоенной души, усилил критику отрицания Толстым метафизики. Но, несмотря на это, Волынский одним из первых заявил о Толстом как о проявлении не просто русской натуры, но народного мужицкого духа; писатель выразил глубокую, чисто русскую мистическую связь между человеком и почвой.
В заключение книги "Достоевский" Волынский уже положительно оценил призыв Толстого к единению с человечеством через тяготение "к объективным нравственным правдам"
Эта тяга к соборности в будущем должна соединиться с глубинной метафизикой внутреннего мира личности в творчестве Достоевского, чтобы возникло идеальное общество.
Что касается интерпретации Волынским творчества Толстого, то он всегда его высоко ценил за реалистическую силу, психологизм, великолепную словесную живопись, тончайшее чувство природы. "Как настоящий художник, в этом отношении превосходящий Достоевского, он даёт массу форм и красок именно в области "русской телесности" как таковой, в то время как у Достоевского плоть, по убеждению Волынского, лишь символизация отвлечённых идей.
В окончательном сравнительном анализе Толстого и Достоевского в исследовании о психологизме двух русских гениев Волынский отмечает, что в искусстве Толстого побеги сознательной мысли, гениальные философско-художественные откровения, например, мысли Андрея Болконского под Аустерлицким небом, где логически выражена народная правда, добытая инстинктивным ощущением божества. "Толстой - созерцатель тех нравственных идей, которые должны обновить человеческую жизнь в её массовом выражении, в широких движениях общественности"
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ ГЕРОЕВ ТОСТОГО И ДОСТОЕВСКОГО
В творчестве Толстого и Достоевского очень глубоко разработаны психологические портреты. И главная ценность этих портретов в том, что, соединяя несколько типичных черт представителей русского общества 19 века и Толстой, и Достоевский смогли создать яркие, запоминающиеся, но вместе с тем нетипичные образы, которые, тем не менее, написаны глубоко реалистично. Пьер Безухов, Наташа Ростова, Нехлюдов, Смердяков, Раскольников, старец Зосима - великолепнейшие и незабываемые образы. Но вместе с тем нетрудно заметить и значительную разницу в их разработке. Если Толстой анализирует психологические портреты своих персонажей, как внутренние проекции происходящих с ними событий, то Достоевский, наоборот, выводит всю логику поступков из психологического состояния своих героев. Правы и тот, и дугой. Мы, благодаря этим двум гениям, можем взглянуть на 19 век как бы с двух сторон и это, несомненно, даёт нам возможность обрести полноту восприятия. Герои Достоевского часто гораздо менее симпатичны, чем герои Толстого. В них много трагичности, надломленности и их беды и несчастья обычно логически вытекают из их больных и искалеченных душ. Трагичность Толстого иная. Она не оставляет столь тяжёлого впечатления беспросветности и читатель постоянно надеется, что всё наладится, если изменятся обстоятельства. Справедливости ради стоит отметить, что в последние свои годы Толстой в своём творчестве сблизился с Достоевским - его "Воскресение" наполнено тем же провинциальным трагизмом, не броским, не столь масштабным. Но не менее интересным и реальным. Вместе с тем даже в "Воскресении" Толстой остаётся Толстым и его герои, и вся суть романа полностью направлены, буквально упираются в несправедливое построение общества. У Достоевского же сами социальные проблемы всё равно остаются, за редким исключением ("Бедные люди") на втором плане, а, по сути всё разворачивается вокруг внутренних побуждений и поисков человеческой души. Последний роман Достоевского "Братья Карамазовы" очень показателен в этом плане и всё в нём пропитано духом катарсиса и покаяния. Все сколько-нибудь заметные персонажи - старец Зосима, трое братьев Карамазовых, Грушенька, Екатерина - стремятся к катарсису, пытаются обрести духовное очищение, но далеко не все его обретают. Обилие персонажей и героев в романе вовсе не представляется какой-то хаотичной, перепутанной мозаикой. Наоборот, всё предельно логично и обоснованно и по прочтении романа возникает мысль, что без любого из своих персонажей "Братья Карамазовы" потеряли бы свою завершённость и красоту. Общеизвестно, что изначально прототипом Дмитрия Карамазова был избран офицер Ильинский, обвинённый в убийстве отца и сидевший вместе с Достоевским в остроге, а затем выпущенный на свободу после того, как в убийстве сознался его младший брат. Да и остальные персонажи и события написаны на основе реальных фактов, произошедших в Тобольске и иных местах, что само по себе примечательно. Именно поэтому само повествование потрясает своим реализмом и ощущением почти физической сопричастности к происходящему, что, видимо, было бы невозможным без той детализации, которую тщательно прописывал Достоевский, будь то быт или же чувства.
ВЫВОД ПЕРВЫЙ
Глубокий психологизм Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, открыл для общества, не замечаемые ранее проблемы и трагедии детской жизни, заставил ощутить чувство вины перед обездоленным ребенком. Общество обнаружило, что несчастным может быть и вполне обеспеченный ребенок. Привычный образ «детства сон златой» оказался не просто штампом, но и фальшивкой.
ВЫВОД ВТОРОЙ
Отдельные психологизмы переживаний, антагонизирующие между собой у Толстого и Достоевского, воплощаются диалектически в отдельных героях у того и другого. Таким образом, личная борьба воплощается в личной борьбе героев. Диалектика "души" автора есть диалектика борьбы героев (Дмитрий и Алеша Карамазовы, князь Мышкин, с одной стороны; отец и другие сыновья Карамазовы, с другой стороны.)
Тоже у Толстого, с той только разницей, что эту диалектику "души" переживает в разное время один и тот же герой в разных лицах (Нехлюдов, Пьер Безухов, Левин, Позднышев и другие). С формальной стороны характерен для них обоих реализм или, вернее, "психологический реализм". Этот реализм касается
проблем психологизма и "физиологичности" человека.
ВЫВОД ТРЕТИЙ
И у Толстого, и у Достоевского нет пейзажа, нет природы, нет типов, нет сатиры и юмора, но есть психологическая напряженность переживаний душевных конфликтов. Обоим им
свойственна в стиле тенденция к обстоятельности описаний мельчайших деталей, фактов "приставаний" к читателю, черточкам второстепенного значения придается огромное значение. Обоим свойствен поучающий тон проповедников, моралистов-наставников. Оба хотят "переделать", или, "спасти" мир от "зла" и оба хотят быть "пророками" нового "откровения". Оба чувствуют потребность "мессианства". Оба впадают в мистику и метафизику, не смотря на страстное желание быть реальным, во что бы то ни стало.
ВЫВОД ЧЕТВЁРТЫЙ:
Творчество Толстого и Достоевского - это проблема полярных переживаний и диалектика личных переживаний - вот основная проблема их творчества. Разлад между телом и душою есть побудительный мотив, чтоб заниматься проблемой "плоти" и проблемой "духа", причем у Толстого проблема "тела", может быть, занимает не меньше и "духа". У Достоевского, у которого этот разрыв, вероятно, сильнее проблема "духа" более остро привлекала его внимание.
ВЫВОД ПЯТЫЙ:
Психологизм - это попытка автора описать внутренний мир героя художественными средствами. "Психологизм"- литературоведческий термин, который традиционно относят к нескольким авторам, в первую очередь к Толстому и Достоевскому, затем к Тургеневу с его "тайным психологизмом ". Хоть Тургенев и не вводит нас прямо во внутренний мир героя, но тщательно следит за ним, давая читателю многочисленные детали, которые и приоткрывают душевный мир героя. Поэтому такое важное место у Тургенева занимают внешний вид героев и жесты. Кусок масла, застывший в воздухе во время разговора о нигилизме, Базаров, припавший к стеклу во время разговора с Одинцовой.
Толстой, безусловно, великий психолог, заостряет внимание на духовном становлении героя, на его развитии. Узловыми моментами толстовского психологизма являются "звёздные минуты" героев, моменты, в которые какая-то высшая истина открывается им.
Герои Достоевского в постоянном состоянии болезни, душевного надрыва, они идут от катастрофы к катастрофе, их человеческое достоинство раздавлено, и Достоевский исследует их души именно в эти моменты. Сам он говорил, что не психолог, а только реалист, хотя психологом можно назвать писателя, который в произведении вскрывает внешнюю и внутреннюю правду факта.
ЛИТЕРАТУРА:
1 Гуревич Л.Я. История "Северного вестника" // Русская литература XX века (1890 - 1910) т.1. М., 1914. С. 49.
2 Вопросы философии и психологии. 1890.
3. С27. 3Волынский А.Л. Достоевский. СПб., 1906. С. 498.
4 Волынский А.Л., Что такое идеализм. СПб. С. 55.
5 Волынский А.Л. Достоевский. СПб., 1906. С. 37.
6 Волынский А.Л. Достоевский. СПб., 1906. С498.
7. Г. В. Сегалин. - К пат., Л. Толстого. Кл. Арх. Ген. и Одар.
Вып. 1, т. I.
8. Г. В. Сегалин. -- Эвропатология гениальных эпилептиков. Форма и
характер эпилепсии у великих людей. Кл. Арх. Ген. и Одар., вып. 3-й, т. III.
9. Г. В. Сегалин. -- Частная эвропатология аффект-эпилептического типа
гениальности. Кл. Арх. Ген. и Од., вып. 1-й, т. III.
10. Г. В. Сегалин. -- Симптоматология творческих приступов у гениальных
эпилептиков. Кл. Арх. Ген. и Одар., вып. 2-й, т. III.
Г. В. Сегалин. -- Общая симптоматология творческих приступов. Кл. Арх.
Ген. и Одар., вып. 1-й, т. II.
Г. В. Сегалин. -- "Записки сумасшедшего", Л. Толстого, как
патографический документ. -- Кл. Арх. Ген. и Одар., вып. 1-й, том V.
11. В. И. Руднев. -- "Записки сумасшедшего" Л. Толстого. Кл. Арх. Ген. и
Одар., вып. 1-й, т. V.
12. Н. А. Юрман. -- Болезнь Достоевского. Кл. Арх. Ген. и Одар., вып.
1-й, т. IV.
13. Розенталь. -- Страдание и творчество Достоевского. Вопросы изучения
личности, No 1, 1919 г.
14. Б. Эйхенбаум. -- Молодой Толстой, 1922.
15. Д. С. Мережковский. -- Творчество Л. Толстого и Достоевского
16. Н. Н. Апостолов. -- Живой Толстой, 1928.
17. В. Шкловский «О теории прозы». М. Советский писатель. 1983 г.
Самые сытные продукты, помогающие есть меньше
Составить предложения на английском языке
Паразитическая цивилизация породила элиту-паразита
В какое время можно восполнять пропущенные намазы
Тьютор для ребенка с рас: правовая норма и реальность